Формирование инновационно-предпринимательской культуры

Ценностно-мотивационные, культурные компоненты экономической жизни, всегда присущие ей и издавна ставшие предметом разносторонних исследований, непосредственно для управления производством на всех его уровнях достаточно продолжительное время оценивались как Третьестепенный, не лимитирующий экономический рост ресурсом. Воспроизводство ценностной среды происходило большей частью стихийно, либо при воздействии политико-идеологических, духовно-правовых институтов. Объектом воздействия при этом становились, как правило, относительно отвлеченные от запросов хозяйства аспекты культуры — идеология, гуманитарные науки и искусство. Ближе к хозяйственным потребностям было регулирование сферы образования. Но в целом в экономике культура действовала по существу как даровой ресурс.

В 60-70-е годы, а особенно в 80-е воздействие на культурные составляющие хозяйственной деятельности становится непрерывным, из единичного — массовым, приобретает черты хорошо скоординированной и приоритетной стратегии. Между бизнесом и государством складывается своеобразное разделение труда по формированию хозяйственной культуры. Но прежде чем рассмотреть формы и методы корпоративного и государственного управления хозяйственной культуры, необходимо определиться в понимании сущности ее и тенденций эволюции.

Во-первых, культура, будучи продуктом жизнедеятельности людей, представляет собой своего рода предметный (овеществленный) и деятельный «генофонд» общества , облагающий различными механизмами трансляции (наследования) опыта, задающий индивидам и институтам определенные образцы мышления, чувствования и поведения, но вместе с тем предполагающий и их способность к обучению, адаптации и, следовательно, возможность (необходимость) обновления объема и структуры «социальной памяти». В культуре, таким образом, спрессован опыт множества формировавших ее поколений по осознанию себя и мира, приспособлению к окружающей среде и устроительству внутренней жизни, разрешению конфликтов и стремлению к идеалам. Это то, что Ф. Хайек обозначал явными и неявными «правилами» поведения, спонтанно возникающими в ходе эволюции общности и группирующимися в определенные культурные традиции («кодексы поведения»), закрепляемые различными социальными институтами.

Во-вторых, существование культуры, как и всякого идеального явления, проявляется и реализуется лишь в деятельности людей, которая воплощает те или иные воспринятые, усвоенные, воспроизведенные или заново выработанные образцы культуры в этом смысле человеческую (в том числе экономическую) деятельность правомерно рассматривать как функцию той или иной комбинации культурных традиций (воплощение «кодекса поведения»). Причем формы и ценности собственно экономической культуры формируются как непосредственно в самом хозяйстве, так и вне его. Более того, непременная основа всех деятельностей, из пересечения которых выстраиваются ряды исторических событий, — энергия, питающая и озарения мысли, и силу стремлений, прочность союзов и решительность действий. Энергия живого вещества (по В.И. Вернадскому) — живущих существ — есть предпосылка и двигатель экономических подъемов, равновесия рынков, конкуренции и структурных перестроек. Чем выше энергетический потенциал общностей (который, видимо, зависит не только от социоэкономических, но и от биосферных, космических факторов), чем свободнее он может выразиться, чем сильнее он направлен на созидательные цели, тем, очевидно, выше вероятность жизненного успеха этих общностей, тем плодотворнее их культура.

В-третьих, развитие культуры, смена, появление и исчезновение, выдвижение на главенство и оттеснение на второй план различных «кодексов поведения» происходит по принципу естественного отбора. Выживают те культурные традиции, которые наилучшим образом обеспечивают жизненные цели общности, не прошедшие эволюционный фильтр отсеиваются. Однако, помимо естественного отбора и естественной конкуренции спонтанно возникающих образов жизни, истории известны попытки целенаправленного формирования «кодексов поведения» в рамках как сравнительно небольших общностей, так и целых стран. Причем на одном полюсе здесь стоит целенаправленная активность лиц и групп по институционализации сложившейся в жизни практики, на другом — сознательное конструирование новой ценностной среды, «выращивание» нового типа личности, по существу вторжение в «святая святых» естественно-исторического хода вещей, в центре находится сознательная деятельность по рефлексии, оценке и укреплению того или иного уже зародившегося и выжившего культурного феномена. Очевидно, подавление органического процесса извне или изнутри общности ведет вообще к разрушению культуры, нередко к ее гибели.

Таким образом, в экономической культуре кристаллизируются наиболее успешные и, поддерживаемые естественным ходом жизни и сознательными усилиями образцы мысли, действий, взаимоотношений. В них сжатая энергия (сила) прошлого опыта, фактически ценнейший и незаменяемый ничем моральный и мотивационный ресурс экономического роста.

Как можно оценить сложнейшие конгломераты существующих в каждом обществе культурных традиций? В рассматриваемом контексте, очевидно, первостепенный интерес представляет характеристика культуры под углом зрения ее соотнесенности с факторами экономического успеха. Иначе говоря, речь должна идти о свойствах культуры, характеризующих ее «склонность к экономическому успеху».

Стоит напомнить, что успех определяется прежде всего такими обстоятельствами, как способность экономической системы накапливать ресурсный потенциал, в частности ключевые в данный исторический отрезок времени ресурсы, развертывать многообразные хозяйственные взаимодействия и гармонизировать их, осуществлять своевременные «технологические прорывы», обеспечивать скоординированность и точность траектории развития, стабильность общественного положения, достаточную «открытость» системы, ее восприимчивость к новациям и благоприятным стечениям обстоятельств.

Исходя из этих параметров успеха и учитывая методологические требования системного подхода (обязательность указания особенностей состава элементов, их числа и структуры), можно вычленить три группы значимых свойств экономической культуры, раскрытию содержания которых служит семейство сопряженных и производных качеств.

1. Аккумулятивность. Это склонность культурной общности к сбережению или восприятию когда-либо открытых ею или иными общностями способов и предметов деятельности, форм взаимодействия.

Жизнь любой общности основывается на ряде фундаментальных взаимодействий. Наиболее существенны из них биосоциальное, психофизиологическое территориальное, вещественно-продуктовое, линейно-функциональное. Хотя различные этапы эволюции общества могут выдвигать на первый план тот или иной тип взаимодействия, все они — вечный атрибут общественной жизни. На их основе и как осязаемое выражение акцентирования различных базовых взаимодействий исторически возникали и продолжают возникать разнообразные технологические и общественные способы производства. В перечне последних: кровнородственная экономика (ведение натурального хозяйства в семье, клане, племени; социально-демографическое воспроизводство), деревенское сообщество (осуществление совместных функций типа ирригации); простое товарное производство; рабовладельческая экономика; феодальная экономика; капиталистический тип производства; корпоративная организация; кооперативная экономика; государственный способ производства.

В реальной жизни, как правило, нет чистых форм, преобладают их гибриды. Но важно то, что практически все они сосуществуют в разных дозировках и переплетаются в современной экономической жизни.

Аккумулятивность экономической культуры характеризуется таким образом, не только степенью освоения, общностью раз-личных форм взаимодействия (емкость и разнообразие культуры), но и ее способностью вырабатывать относительно совместимые Друг с другом формы (их согласованность и характер доминирующей формы).

2. Изменчивость. Это способность общности обогащать или обновлять свои культурные традиции в целях адаптации к внешней среде и внутренней интеграции. Из наиболее существенных параметров этой способности выделяются: открытость; мужественность; нарциссизм.

Степень открытости — изоляционизма общности предопределяет ее чувствительность к изменениям внешней среды. Большая открытость облегчает заимствование иных культурных ценностей, их миграцию. Возможны, однако, ситуации, когда сильная интервенция иной культуры может подавить данную, сократить спектр ее разнообразия.

Мужественность-женственность культуры характеризует преобладающие в ней установки по отношению к традициям, среде, образцам для подражания и т. п. Культуры с преимущественно мужской ориентацией обычно поощряют достижительные мотивации, решительность, индивидуализм, конформизм, стремление к риску и новому. Напротив, культуры с преимущественно женственными ориентациями характеризуются кооперативными, консенсусными ценностями, стремлением к безопасности, качеству и полноте жизни, сохранению традиций.

Нарциссизм культуры — ее самооценка. С одной стороны, культуры, внушающие гордость своим приверженцам, дают им мощный заряд активности. С другой — чем более для культуры характерно самовозвышение, тем выше вероятность «синдрома победителя», самоупоения культуры, консервации неадекватных ценностей, притупления способности воспринимать проблемы.

3. Мобилизационная мощь. Это способность общности самоорганизовываться, обеспечивать необходимые для ее прогресса аккумулятивность и изменчивость культуры. Особую роль здесь играют иассионарность и меритократичность культуры, ее организованность.

Чем энергичнее носители культуры и чем выше их число в данной общности, тем больших результатов она способна достичь. Если общность обладает «критической массой» пассионариев, чья деятельность по интенсивности и размаху выходит за нормальные рамки, то выше при прочих равных условиях ее изменчивость, энергетика роста. Однако для созидательной направленности этой активности большое значение имеет меритократизм социального устройства общности — эффективность осуществления в нем властных функций, обеспеченность равенства возможностей, продвижение в элитные сферы политики, экономики, культуры наиболее достойных и способных.

Организованность культуры выражается в степени институционализации основных «кодексов поведения», в мере и характере подконтрольности процессов первичной и вторичной социализации, в эффективности действия механизмов формирования культуры.

Возникновение исторически конкретного типа хозяйственной культуры с присущими ему свойствами аккумулятивности, изменчивости, мобилизационной мощи вызывается огромным и всегда уникальным множеством факторов. Ландшафт, климат и местоположение, вовлеченность в войны, этническое своеобразие и наделенность гениями, случайный заход заморского корабля и расцвет науки и искусства, религиозность и политическая борьба, словом, все это и многое другое в различных дозах воздействует на формирование национальных культур хозяйствования. Однако одним из решающих факторов является логика технологического развития.

В настоящее время в развитом капиталистическом мире, как известно, происходит переход от индустриального к инновационному типу экономического роста и в качестве доминирующего вида трудовой деятельности утверждается сложный, творческий труд. Соответственно изменяется сама основа, на которой строится взаимодействие в современной экономической жизни. По существу речь идет также и об изменении типа хозяйственной культуры.

Тип хозяйственной культуры, адекватный технологическим условиям индустриального экономического роста и коренящийся в доминировании взаимодействий по поводу производства вещей, а также взаимодействия иерархически функционального характера по поводу организации и управления этим производством, может быть назван технократическим. Его особенности связаны с преобладанием дисциплинированного, исполнительного, регламентированного трудового поведения и рационально- экономических мотиваций, на выработку которых ориентировалась практически вся сеть институтов социализации. Другая черта — концентрация организаторских и творческих функций, хозяйственной инициативы в руках строго специализированных на них групп. Кроме того, доминирующим типом отношений в производстве были жесткая субординация, иерархия. Эти черты проявлялись в хозяйственно-политической системе как на микро-, так и макроуровне. В первом случае они выражались в наращивании государственного вмешательства в экономическую жизнь, усилении ее централизации и регламентации. Во втором — они нашли отражение в организационных структурах и экономических механизмах практически всех крупных корпораций.

Формирование инновационного типа экономического роста совпадает с упрочением и новой — инновационной хозяйственной культуры, и иных типов хозяйственных взаимодействий и образцов трудового поведения. Ключевыми ценностями инновационной культуры предстают нетривиальность мысли и творческий поиск, гибкость организации, ориентация на постоянные нововведения, разнообразие и интенсивность контактов, уважение к самобытности индивидов, групп и наций, самостоятельность и т.д. Сама технологическая база нынешних «локомотивных отраслей» экономического роста предопределяет высокую «склонность к новаторству», присущую «кодексам поведения» занятых здесь лиц. В этом же направлении действуют и преобладание сферы услуг в структуре производства ВНП, высокая степень насыщенности рынков традиционных товаров и услуг, острота внутренней и внешней конкуренции.

Переход к инновационному росту неизбежно влечет за собой повышение удельного веса, значения и места сугубо предпринимательских мотиваций и типов поведения и личностей . Ведь предпринимательская культура — плоть от плоти разновидность культуры инновационной. Специфику ей придает лишь сфера, объект и основные орудия творчества; соответственно — организация новых предприятий и развитие уже существующих; принятие решений; особый класс умений и личных качеств.

Кроме того, повсеместная практика инноваций, их многообразие и нуждаемость в «антрепренере» означают наличие мощной общественной потребности (спроса) в достаточно массовом корпусе предпринимателей, не только в мире бизнеса (большого и малого), но и в сферах политики, искусства, благотворительности. Предпринимательская функция как бы пронизывает все сферы общества, рассеивается среди множества лиц, становится пластичнее (по времени занятия собственно предпринимательством, по полноте распространения правомочий и т.д.).

Заслуживает особого внимания, однако, вопрос об исторической судьбе предпринимательской культуры, ее типах.

Наиболее популярной и у нас в стране, и в западном мире является «протестантская версия» происхождения «предпринимательского духа», принадлежащая Максу Веберу. Выводы его исследований по проблеме зарождения этого особого вида хозяйственного менталитета можно свести к следующим тезисам.

• Во-первых, истоком становления индустриального капитализма как фазы эволюции европейского общества послужило появление иначе ориентированных, чем это было принято в средневековье, и живущих сейчас людей, заложивших новую, протестантскую, аскетическую духовную традицию.
• Во-вторых, предпринимателю, взращенному этой традицией, «чужда показная роскошь и расточительство … упоение властью … Его образу жизни … свойственна … аскетическая направленность … Предпринимателю такого типа богатство «ничего не дает», разве что ощущение хорошо «исполненного долга в рамках своего призвания» . И тем самым европейский капитализм противопоставлястся многочисленным иным «капитализмам» — авантюристическому, ростовщическому, опирающимся на «абсолютную беззастенчивость и своекорыстие в деле добывания денег».
• В-третьих, если вначале мировоззрение, поощряющее служение делу вообще и делу честного и творческого добывания денег в частности, санкционировалось религиозно (путь к спасению), то с утверждением его господства религиозные санкции потеряли свой смысл, поскольку сам хозяйственный капиталистический строй, «в который каждый отдельный человек ввергнут с момента своего рождения … воспитывает и создает необходимых ему хозяйственных субъектов — предпринимателей и рабочих — посредством экономического отбора» .
• В-четвертых, помимо идеи христианской аскезы, в утвержде-нии «предпринимательского духа» (как стремления к постоянной, т.е. реинвестируемой, прибыли, добываемой через рациональное основание и ведение предприятия) свою роль сыграл комплекс институциональных сдвигов. Это в первую очередь — образование значительной массы юридически свободных лиц; утверждение рационалистической парадигмы мышления, ориентирующей на непрерывный прогресс знаний и инструментария производства; развитие иерархически организованных и постоянно действующих предприятий (деперсонализация экономической деятельности (прогрессирующее отделение рабочего места от дома); развитие законодательства; урбанизация.

Таким образом, по мысли М. Вебера, современный «дух предпринимательства», давший энергию исключительному и опережающему иные культуры расцвету европейского капитализма, порожден протестантского типа культурой на фоне специфического стечения институциональных событий.

«Протестантская версия» предпринимательства сыграла большую роль в эволюции социально-экономической теории. Но с уче-том современных представлений, обогащенных сравнительным изучением хозяйственной истории различных регионов, потребность в более широком видении проблемы очевидна. Основные узлы уязвимости «протестантского подхода» к проблеме генезиса предпринимательства в следующем.

I. Взаимосвязь капитализма и предпринимательства. В науке и общественном мнении существует традиция отождествления «капиталиста» и «предпринимателя». Вебер, между прочим, обратив внимание на иные виды «капитализмов», нежели рациональный (ростовщический, империалистический и др.), сделал попытку уточнения этих понятий в том смысле, что возможны различные мотивационные пружины «в деле добывания денег», но собственно «идеальный тип предпринимателя» появляется в эпоху реформации и промышленной революции.

Уже отмечалось, что воззрения на сущность предпринимательства изменились со времен и Смита, и Маркса, и Вебера. Понимание предпринимательства как творческого типа организаторского поведения даст и иные оценки его «жизненного цикла». Главное состоит в том, что историческая судьба предпринимательства, равно как рынка и конкуренции, по временному интервалу превосходит эпоху индустриального капитализма. По сути, предпринимательская функция «впечатана» в механизмы протекания истории. Эпохи античности, возрождения или НТР порождали свои уникальное образцы предприимчивости, как ее масштабы и объекты, так и этику.

Возникновение предпринимательства капиталистического типа было органически связано с экспроприацией крестьянства, давшей массовое предложение свободной рабочей силы, с беспощадной «ломкой старины» — традиционного жизненного уклада широких масс общества. Протекал этот социальный переворот в обстановке глубочайшего людского ожесточения и религиозно-нравственного противостояния. Порожденный этой эпохой тип капиталистического предпринимателя, добившегося своего успеха ценой обнищания масс и подрыва традиционных институтов социальной интеграции, вполне закономерно дал мощнейший импульс антикапиталистическому движению. Логика развития того и другого, их противостояния сделала прицелом атаки вообще фигуру предпринимателя.

2. Духовный источник предпринимательства. Трактовка Вебером аскетического, протестантского мироощущения как духовной предпосылки формирования предпринимательства имеет и свои основания, и свои ограничения. Основания связаны с тем, что, действительно, в достаточно локализованном пространстве исторически возник специфический сплав духовных и поведенческих качеств, названный Вебером «духом предпринимательства» (капитализма). Он был связан с аскетическими мотивациями и давал сравнительно более сильный, чем в иных регионах, импульс к занятию рациональной предпринимательской деятельностью.

Однако более пристальный взгляд на историю не подтверждает идею о монополии протестантизма, как и вообще аскетизма, на формирование этики предпринимательства. По сути, в большинстве культур существуют собственные механизмы формирования предпринимательской мотивации . Более того, наличие подобных мотиваций — непременная предпосылка экономического развития этносов. «Экономические чудеса», продемонстрированные странами с преимущественно конфуцианским, буддийским или мусульманским миросозерцанием и немыслимые вне мощного развертывания предпринимательской инициативы в специфических национальных формах, доказывают, что христианская аскеза — не единственный духовный источник предпринимательской культуры. Кроме того, и католицизм отнюдь не противостоит предприимчивости. Эволюция социально-экономического учения и практики католической церкви свидетельствует о ее склонности к поощрению предпринимательства, однако с определенными целями.

Вместе с тем все это не означает отрицания особой роли самой протестантской идеи в стимулировании предпринимательской этики труда. Освобождение от чрезмерного контроля благодаря Реформации не могло не способствовать соответствующему отбору и воспитанию в ее сторонниках более стойких личных качеств, ответственности за свою судьбу. Не случайно, между прочим, что в лоне того или иного протестантского, по сути, движения (квакеры, пуритане, старообрядцы, пиетисты и др.) действительно формировались высокие по качеству кадры предпринимателей. Да и промышленная революция, а вместе с ней и Просвещение явились-таки результатом стечения многих обстоятельств, имевших место в Европе.

Одно из них следует особо отметить. Это определенная дискредитация секуляризированных мотиваций к предпринимательству, явно или неявно воплощающих антропоцентрический взгляд на мир с его идеалом рационализма и человеческой автономии. Рожденный эпохой Возрождения и будучи исторически неизбежным, дух гуманизма, как показала последующая история, но особенно XX в., в значительной степени снизил духовность мотивации предпринимательской активности. 70-е годы, вскрывшие множество природных и моральных «пределов росту», не случайно сменились заметным усилением облагороженных, зачастую теологических предпринимательских устремлений.

3. Географическая атрибуция предпринимательской культуры. Европоцентрический взгляд на предпринимательство утратил сегодня свою бесспорность. Так называемая «меркантильная склонность европейского духа» обнаружилась и в США, и в Японии, и в Турции, и на Тайване, словом, не только в местах, связанных с расселением европейцев (Северная и Южная Америка, Австралия, Сингапур и Гонконг), но и там, где доминирующее влияние оказывали эндогенные факторы. Поэтому необходимо учесть, во-первых, природу и универсальность такой склонности и, во-вторых, географические типы предпринимательской культуры.

Культура, возникавшая в Европе, точнее, в ее центре и на западе и в ряде других регионов и отличающаяся меркантилизмом, в качестве главного критерия оценки достижений, приоритетного образца поведения считает успех экономической деятельности, которому подчиняется все остальное. Но эта культура нетипична даже для Европы, где скандинавские, южноевропейские или восточно-европейские страны предпочитают иные приоритеты — гармонию социальных связей, родство и соседство, качество жизни, непрерывность традиций и т.д.

Соответственно и в основе предприимчивости может быть не только экономический успех, но и служение идее, обществу и др. Поэтому предприимчивость может достичь высокой интенсивности в разных экономических культурах. Некоторое представление об этом дается в таблице. Главное, что здесь следует подчеркнуть, — вектор эволюции экономических культур. Он определяется отнюдь не тем, что экономические успехи однозначно связаны с развитием предпринимательства на базе индивидуальных свобод, а скорее тем, что обеспечивает гармонизацию индивидуально-творческого и коллективистского начал. Характерен в этой связи интерес в новейших японских официальных документах к ценностям «мелкого индивидуализма» и, напротив, в США — к ценностям коллективным, согласительным, где идея о партнерстве, коллективистском (сетевом) предпринимательстве приобретает все большее признание. Известное представление о распространенности кооперативных ценностей дает широкий опросе готовности идентифицировать свои интересы с целями компании. Так, в Японии она самая высокая (82) по 100-бальной шкале, в Швейцарии 71, Швеции 66, Австрии 66. Германии 64. По странам ОЭСР самая низкая в Испании, Греции, Италии. В США эта величина достигает 60.

Примечание: Сильная рыночная экономика характеризуется развитой инфраструктурой, эффективностью производства и распределения, развитой финансовой системы, квалифицированной рабочей силой, гражданским обществом, социальной стабильностью.

Слабая рыночная экономика отличается избытком трудовых ресурсов, сравнительно неэффективной экономикой, менее развитым гражданским обществом.

Составлено по: Word Competitiveness Report. Geneva, 1989. P. 15.

Рассмотрение версий происхождения предпринимательской культуры вообще и капиталистической в частности, можно завершить выводом Ф. Броделя, автора фундаментального труда по мировой истории среднего и нового времени: «Однозначное объяснение, делающее из капитализма воплощение определенного типа мышления, всего лишь увертка, которой воспользовались за неимением лучшего В. Зомбарт и М. Вебер … Вне сомнения, остается … одно: он не мог выйти из одного сугубо ограниченного истока. Свое слово сказала здесь экономика, свое слово — политика; свое слово — общество; свое слово сказала и культура и цивилизация. А также и история, которая зачастую была последней инстанцией, определяющей соотношение сил».

С точки зрения свойств культуры, важных для достижения успеха, очевидно, что именно высокие аккумулятивность, изменчивость и мобилизационная мощь играли решающую роль в обеспечении динамичного и качественного экономического развития и что именно они являются предпосылкой высокопредпринимательской активности.

На развитие предпринимательской культуры влияют различные факторы, особое место в ряду которых занимает целенаправленное формирование соответствующих ценностей, содействие их упрочению. Формы этой активности будут рассматриваться в последующих параграфах. Здесь же необходимо выяснить, на чем основывается сама возможность «внесения» в массовое и индивидуальное сознание тех или иных ценностных образцов?

Специфически человеческим механизмом регуляции поведения является система воспринятых значений (вторая сигнальная система). В значениях, посредством которых в сознании человека преломляется мир, представлена «преобразованная и свернутая в материи языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств, связей и отношений, раскрытых общественной практикой». На уровне индивидуального сознания все множество воспринятых индивидом значений предстает в виде сложной структуры, включающей в себя высший пласт саморегуляции — жизненную стратегию личности (представленную идеалами, убеждениями, чувствами долга и совести, в конечном счете — целями и смыслом жизни), а также иерархизированные частные ценностные ориентации, значения и умения, установки.

Будучи «существом общественным», индивид и зависит от социальной среды (культуры), и воздействует на нее. Возможности общества, его групп и лидеров влиять на сознание личности многообразны. В числе механизмов этого влияния — следование традиции, «заражение» и подражание, мода, групповое давление и страх, моральная регуляция (вина и стыд) и заинтересованность, обряды, обычаи, ритуалы и ролевые ожидания и т.д. По существу исходным моментом межчеловеческих отношений является одно — или обоюдонаправленное внушение (суггестия) определенных значений — идей, идеалов, ценностных ориентаций, социальных предпочтений и вкусов, умений, образцов мышления, оценок, действия, санкций и т.д. Но поскольку человек — не марионетка посторонних сил и веяний, а обладает способностью (говоря словами Р. Дарендорфа, «небезжизненная тень образцов культуры») выбора и активных действий, то исторический опыт отдельных лиц и социальных групп породил многообразные способы противостояния внушению (контрсуггестия): уклонение, удаление, перекрытие фильтром (языковым, эмоциональным, ценностным и т.п.), ирония, предвзятость и брезгливость и т.д.

В свою очередь, человеческая история — это и постоянное совершенствование методов преодоления самообороны индивидов от воздействия на них. Все они в сущности связаны с усилением или охраной эффекта внушения, подавлением сопротивляемости внушаемого, ростом результативности влияния. Среди этих методов, в частности все, что обеспечивает закрепление однажды усвоенных поведенческих образцов и ценностных установок — церемонии, ритуалы, обычаи, праздники и террор, все, что повышает степень доверия (эффективное убеждение) или консолидацию группы, ее чувства «мы» (например, провоцирование внешней угрозы).

Сила воздействия культуры на личность основана, однако, не только и даже не столько на высокоэффективной суггестии. Подобно тому как власть денег есть превращенная форма власти над индивидом общественных отношений, так и влияние культуры на личность выражает власть настоящих и прошлых общественных отношений, спрессованных в многослойную («археологичную») сеть символов и элементов культуры, над пробуждающимся к жизни и живущим в пределах данной культуры индивидом. Принципиальная же особенность восприятия элементов культуры индивидуальным сознанием заключается в том, что источники и взаимосвязи, из которых эти элементы — мифы, традиции, нормы, ценности, — почерпнули свое первичное содержание, по сути, опущены. И когда происходит сращивание предметных элементов культуры с человеческой деятельностью, то, но видимости, оказывается, что именно эти элементы приводят в действие индивида. То, что в них «свернут» опыт прежней деятельности и отношений, который, будучи усвоенным индивидом, собственно, и обладает мотивирующей силой — это остается для отдельного человека непонятно и действует преимущественно подсознательно.

На осознании и использовании механизмов влияния культуры и строится деятельность руководящих сил по индоктрикации определенных ценностей в общественно-групповое и индивидуальное сознание. Объектом особого интереса и настойчивых усилий капиталистического управления в 80-е годы и стало формирование инновационно-предпринимательской хозяйственной культуры.