Конспект экономиста:)

Меню

Что изучают экономисты?

нет комментариев

Впервые приступая к изучению какой-либо науки, мы хотим узнать, что она изучает. Другой подход состоит в том, чтобы задаться вопросом, на какие основные предположения она опирается, исследуя мир? Принимаясь за новый предмет, мы прежде всего обычно стараемся получить представление, о чем все-таки речь. Прежде чем купить книгу по биологии, мы определяем­ся в том, что будем читать о живых организмах. В нача­ле курса химии мы узнаём, что можем надеяться изучить, как образуются соединения различных веществ.

Многие полагают, что в общих чертах знакомы с экономической наукой. Однако если начать их расспрашивать, то окажется, что они затрудняются сформулировать ее предмет. Один скажет вам, что это «наука о деньгах». «Она имеет дело с бизнесом, прибылями и убытками и т.п.», — будет утверждать дру­гой. «Нет, это дисциплина о том, как общество рас­пределяет богатство», — уверен третий. «Неверно! Это поиск математических моделей, которые описы­вают движение цен», — настаивает четвертый. Профессор Израэл Кирцнер отмечает в своей книге «Экономическая точка зрения», что даже в среде экономистов-профессионалов бытует «ряд формули­ровок экономической точки зрения, поражающих сво­им разнообразием».

Причина этой неразберихи в том, что экономиче­ская теория — самая молодая из известных человеку наук. Конечно, за несколько последних столетии, с тех пор, как экономическая теория была признана особой наукой, количество научных дисциплин выросло в не­сколько раз. Но молекулярная биология, например, яв­ляется разделом биологии, а не самостоятельной наукой.

С экономической теорией, однако, дело обстоит иначе. Существование отдельной науки экономики ве­дет свое начало от открытия, что во взаимодействии людей в обществе существует предсказуемая регуляр­ность, и возникла она сама собой, а не в результате чьего-то замысла.

Намек на такую регулярность, качественно от­личающуюся как от механической регулярности фи­зической вселенной, так и сознательных планов лю­бого конкретного индивида, содержался в идее спонтанного порядка уже при первом ее появлении в западном научном сознании. До возникновения экономической науки просто считалось, что, если мы обнаруживаем некий порядок вещей, значит, кто то этот порядок обеспечивает: в случае физических зако­нов это Бог, а в случае созданных человеком объектов и институтов — конкретные люди.

Первые политические философы предлагали раз­личные схемы организации человеческого общества. Если план не срабатывал, его инициатор, как правило, говорил, что правители или граждане недостаточно добродетельны, чтобы воплотить этот план в жизнь. Ему не приходило в голову, что его план противоречил всеобщим правилам человеческой деятельности и не мог быть выполнен, независимо от добродетельности участ­ников.

Расширение личной и политической свободы, на­чавшееся в Европе в Средние века и завершившееся промышленной революцией выявило огромный про­бел в существующей схеме знания. Западноевропей­ское общество все более явно переставало жить по указке правителя. Одно за другим отпадали ограниче­ния в сфере производства. Вход в отрасль больше не контролировался гильдиями, но, несмотря на это, плотников, кузнецов, каменщиков было достаточно. Отошли в прошлое королевские привилегии, прежде необходимые для вхождения в ту или иную отрасль производства. И хотя теперь любой человек мог открыть пивоваренный завод, пиво не затопило мир. Его про­изводилось именно столько, сколько было необходи­мо. Никто не составлял единый план завоза товаров для города, но набор и объем товаров, декларируемых у городских ворот, оказывались приблизительно «правильными». В XIX веке французский экономист Фредерик Бастиа обратил внимание на это удиви­тельное явление, воскликнув: «Париж накормлен!». Не экономическая наука создала эту регулярность, и в ее задачи не входит доказательство того, что эта регулярность существует, — мы наблюдаем ее каждым день. Экономическая наука, скорее, должна объяс­нить, каким образом это происходит.

Многие ученые внесли вклад в зарождающееся представление о том, что экономическая наука являет­ся новым взглядом на общество. Начало экономичес­кой науки следует отнести к гораздо более раннему периоду, чем обычно полагают; по крайней мере, к XV веку — к работам поздних схоластов из Уни­верситета Саламанки в Испании, которых Иозеф Шумпетер назвал первыми экономистами.

Адам Смит, возможно, не был первым экономис­том, как его иногда величают. Но он сделал больше, чем какой-либо другой социальный философ, для популяризации представления о том, что если людям позволить свободно преследовать свои собственные цели, то возникнет общественный порядок, который никто из них в отдельности сознательно не планировал, Вспомним знаменитую формулировку Смита из его книги «Богатство народов»: свободный человек дейст­вует, как если бы «невидимая рука направляла его к цели, которая совсем и не входила в его намерения».

Австрийский экономист Людвиг фон Мизес в своем главном труде «Человеческая деятельность» отметил, что это открытие «ошеломило» людей, они узнали, что:

«человеческое действие может рассматри­ваться не только как хорошее или плохое, честное или нечестное, справедливое или несправедливое. Обще­ственной жизни свойственна регулярность явлений, которую человек должен учитывать в своей деятель­ности, если хочет добиться успеха».

Мизес описал первоначальные трудности в опре­делении природы экономической науки:

«В новой на­уке всё казалось сомнительным. Она была незнаком­кой в традиционной системе знаний; люди были сбиты с толку и не знали, как ее квалифицировать и какое определить ей место. Но, с другой стороны, они были убеждены, что включение экономической теории в пе­речень наук не требует реорганизации или расширения всей системы. Люди считали свою классификацию полной. И если экономическая теория в нее не вписыва­лась, то вина может возлагаться только на неудовлет­ворительную трактовку экономистами своих задач».

У многих чувство ошеломления скоро уступило место разочарованию. Они вынашивали идеи преоб­разования общества, а теперь оказывается, что у них на пути стоит невесть откуда взявшаяся экономическая наука. Она говорила реформаторам, что некоторые планы общественной организации потерпят неудачу независимо от того, насколько хорошо они будут вы­полнены, так как нарушают основные законы челове­ческого взаимодействия.

Обнаружив, что достижения первых экономис­тов мешают реализации их планов, некоторые из этих реформаторов, например Карл Маркс, пытались дискредитировать экономическую науку в целом. Экономисты, утверждал Маркс, просто описывали общество, каким увидели его в условиях господства капиталистов. Не существует экономических истин, которые были бы применимы ко всем людям везде и всегда; т.е. законы, сформулированные классической школой, такими авторами, как Адам Смит, Томас Маль­тус и Давид Рикардо, неприменимы к тем, кто будет жить в грядущей социалистической утопии. На самом деле, говорили марксисты, эти мыслители были просто апологетами эксплуатации народных масс кучкой бога­чей. Экономисты классической школы были, выражаясь в стиле китайских марксистов, цепными псами на службе империалистических поджигателей воины.

Успех Маркса и подобных ему мыслителей в деле подрыва основ экономической науки стал свидетель­ством ее хрупкости. Экономисты классической школы открыли много экономических истин, но их теории страдали определенной противоречивостью, доказа­тельством чего может служить их неспособность постро­ить последовательную теорию ценности.

Именно Мизес, основываясь на работах более ранних австрийских экономистов, Карла Менгера, Бем-Баверка и других, поставил наконец экономи­ческую науку «на твердый фундамент общей теории человеческой деятельности».

Бывают ситуации, когда нужно различать общую науку о человеческой деятельности, которую Мизес назвал праксиологией, и экономическую теорию как раздел этой науки, изучающий обмен. Однако, по­скольку термин «праксиология» не полнил широкого распространения, а четкое выделение экономической теории из остальной части праксиологии не очень важно для популярного изложения, я буду употреблять термин экономическая наука в качестве названия всей науки о человеческой деятельности. Мизес сам часто исполь­зует его таким образом:

«Экономическая наука… это теория всей человеческой деятельности, общая наука о непреложных категориях деятельности и их проявле­нии во всех мыслимых конкретных обстоятельствах, в условиях, в которых действует человек».

Что Мизис подразумевает под «человеческой дея­тельностью»? По его собственным словам:

«челове­ческая деятельность есть целеустремленное поведение. Можно сказать и иначе: деятельность есть воля, при­веденная в движение и трансформированная в силу; стремление к цели; осмысленная реакция субъекта на раздражение и условия среды; сознательное приспо­собление человека к состоянию Вселенном, которая определяет его жизнь».

Примерно о том же говорит британский философ Майкл Оукшотт, определяя человеческую деятель­ность как попытку заменить то, что есть, тем, что должно быть, с точки зрения действующего человека.

Источником человеческой деятельности является неудовлетворенность, или — если вы хотите видеть стакан наполовину полным — представление, что жизнь могла бы быть лучше, чем она есть в настоящее время. Существующее здесь и сейчас принято считать в каком-то смысле несовершенным. Если мы полно­стью удовлетворены тем, как идут дела в данный момент, у нас нет никакой мотивации, чтобы дейст­вовать, — любая деятельность могла бы только ухудшить ситуацию! Но как только мы обнаруживаем в нашем мире нечто, что, по нашему мнению, не явля­ется абсолютно удовлетворительным, появляется воз­можность для действия, с тем чтобы исправить поло­жение дел.

Например, вы лежите в гамаке, совершенно до­вольные миром, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Но вдруг ваша праздность наруша­ется каким-то гудением. Вам приходит в голову, что вы бы, безусловно, чувствовали себя более комфортно, если бы гудение прекратилось. Иными словами, вы можете представить себе ситуацию, которая, как вы полагаете, должна существовать. Вы испытываете пер­вую составляющую человеческой деятельности — не­удовлетворенность

Однако, чтобы действовать, одной неудовлетво­ренности мало. Прежде всего вы должны понять при­чину беспокойства. В данном случае это, конечно, шум. Но мы не можем избавиться от него просто си­лой желания. Нужно выяснить, чем этот шум вызыва­ется. Чтобы действовать, необходимо понимать, что каждая причина является следствием некоторой другой причины. Необходимо быть способным проследить цепочку причин и следствии, пока не достигнешь точ­ки, где, как представляется, наше вмешательство, наше действие способно разорвать цепь и устранить нашу неудовлетворенность. Необходимо видеть план дви­жения от того, что есть, к тому, что должно быть.

Если гудение исходит от пролетающего над вами самолета, вы не будете действовать (если на вашем доме не установлена зенитная пушка, то вам с ним не справиться). Вы должны считать, что ваши действия могут изменить мир, в котором вы живете. При этом совсем необязательно, чтобы ваша уверенность соот­ветствовала действительности! Древние люди часто полагали, что выполнение некоторых ритуалов способно улучшить их жизнь, например вызвать дождь во вре­мя засухи или обеспечить успех на охоте. Насколько мне известно, эти приемы не работали. Но веры в их действенность было достаточно, чтобы люди продол­жали их выполнять.

Итак, вы оглядываетесь вокруг, чтобы обнаружить причину беспокойства, и видите комара. Не исключено, вы можете сделать что-то с гудением — например, прихлопнуть маленького негодника. Вы представляе­те себе результат, то есть освобождение от комара. Вы видите, что достижение результата принесет вам пользу — гудение прекратится, и вы сможете наслаж­даться безмятежностью.

Таким образом, вы можете встать и убить комара. Но вы вышли на улицу с иной целью — просто полежать в гамаке, ничего не делая. Здесь вы сталкиваетесь с другой составляющей человеческой деятельности — вы должны сделать выбор. Избавление от комара, конечно, большое дело, но вам придется вставать.

А сделать это лень. Польза, которую вы думаете извлечь, избавившись от комара, достигается за счет затраты сил на вставание. Если польза от вашего действия превысит ваши издержки, вы извлечете при­быль из этого действия.

Хотя мы часто используем термин «прибыль» для обозначения денежного выигрыша, он, кроме того, имеет более широкий смысл, как, например, в выра­жении: «Ибо какая прибыль человеку, если он при­обретет весь мир, а душе своей повредит?» Чем бы мы ни занимались — будь то покупка акции или восхож­дение на гору для медитации — мы делаем это, имея в виду получить прибыль в этом психическом смысле. Как показывает приведенная выше цитата, выбирая праведную жизнь в бедности, мы надеемся, что конечный результат принесет нам больше пользы, чем из­держки отказа от погони за мирскими благами: мы ожидаем получить прибыль от выбора.

Процесс выбора включает в себя рассмотрение средств, необходимых для достижения наших целей. Я был бы не против стать самым сильным человеком в мире. Но поставь я перед собой эту цель, мне при­шлось бы подумать о том, чту нужно сделать для достижения этого. Я должен иметь доступ к тренажерам для накачивания мышц, покупать пищевые добавки и тратить на тренировки много часов ежедневно. В на­шем мире всё, к чему мы стремимся, не появляется просто по желанию. Многие вещи, которые мы хотим иметь, даже то, что нам нужно для поддержания жиз­ни, можно получить, только затратив время и усилия.

Тренажер для накачивания мышц просто так не падает с неба. (И слава богу!) И если я трачу несколько ча­сов в день на поднятие тяжестей, я не могу использо­вать это время на написание книги или на игру со сво­ими детьми.

Для нас, смертных, время — основной ограничивающий элемент. Даже у Билла Гейтса запас времени ограничен. Хотя он может позволить себе заказать на одно и то же утро частные реактив­ные самолеты, чтобы слетать на Арубу и Таити, он все же не может одновременно полететь на оба остро­ва! Быть человеком — значит знать, что наши дни на земле сочтены и мы должны выбирать, как их исполь­зовать. Поскольку мы живем в мире редкости, исполь­зование средств для достижения цели подразумевает издержки. Для меня издержки по расходованию моего времени в спортзале определяются тем, как высоко я ценю другие способы, какими мог бы потра­тить то же самое время.

Для экономической науки ценность конкретных целей, которые мы выбрали, субъективна. Никто дру­гой не может определить, является ли для меня час, потраченный на поднятие тяжестей, более ценным или менее ценным, чем час, потраченный на работу над написанием статьи. И при этом не существует способа объектив­но измерить разницу в моей оценке этих видов дея­тельности. «Ценностеметр» еще не изобретен. Выра­жения типа «Сегодня обед был вдвое лучше, чем вчера» просто фигуры речи. Они не имеют в виду фактическую способность измерить удовлетворение.

Как указал Мюрреи Ротбард, подтверждением этого является вопрос: «Вдвое больше чего?» Нет единицы измерения, с помощью которой возможно было бы определить степень удовлетворения.

Субъективная природа ценности была одним из главных открытий Карла Менгера. Для экономистов классической школы ценность представляла собой пара­докс. Они пытались основать свою теорию ценности на труде, вложенном в создание блага, или практической полезности блага, как объективной мере. Но давайте рассмотрим такой простой пример, как лежащий на земле бриллиант, который вы находите во время про­гулки, Для изготовления бриллианта не потребовалось никакого труда, и при этом он не более полезен, по крайней мере для непосредственного поддержания жизни, чем стакан воды. И все же, как правило, бриллиант считается гораздо более ценным предметом, чем стакан воды. Менгер разрубает этот гордиев узел, осно­вывая свою теорию ценности на одном-единственном факте: вещи являются ценными постольку, поскольку действующие субъекты считают их таковыми.

Экономическая наука не пытается решать, хорош ли наш выбор целей, которых мы стремимся достичь. Она не говорит, что мы не правы, оценивая некоторое количество досуга выше, чем некоторое количество денег. Она не смотрит на людей как на существ, кото­рые заботятся о получении только денежной выгоды. Нет ничего «неэкономического» в том, что кто-то раз­дает свое состояние или отказывается от высокоопла­чиваемой работы, предпочтя монашество.

Вопрос о том, существуют объективные ценности или нет, экономическая наука не рассматривает. И еще. Не следует воспринимать дело таким образом, что австрийская экономическая теория враждебна религии или этике. Среди австрийских экономистов есть католики, атеисты, орто­доксальные иудеи, буддисты, последователи объекти­визма, протестанты и агностики, и, если бы я был зна­ком с большим числом экономистов, уверен, что мог бы упомянуть и мусульман, и индуистов, и т.д. Экономическая наука оставляет вопрос о сравнении ценно­стей этике, религии и философии. Экономическая наука не является теорией всего и вся, это просто теория последствий выбора. Изучая ее, мы принимаем человеческие цели как конечную данность. Люди, так или иначе, действительно выбирают цели и действи­тельно что-то делают для их достижения. Цель нашей науки состоит в том, чтобы исследовать последствия этих фактов.

Во введении к «Человеческой деятельности» Мизес писал:

«Любое решение человека есть выбор. Осуществляя его, человек выбирает не между мате­риальными предметами и услугами. Выбор затраги­вает все человеческие ценности. Все цели и средства, материальное и идеальное, высокое и низкое, благо­родное и подлое выстраиваются в один ряд и подчи­няются решению, в результате которого одна вещь выбирается, а другая отвергается. Ничего из того, что человек хочет получить или избежать, не остается вне этой единой шкалы ранжирования и предпочтения. Современная теория ценности расширяет научные горизонты и увеличивает поле экономических иссле­дований».

Источник: Economics for Real People

Economics for Real People

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (Пока оценок нет)