Конспект экономиста:)

Меню

Буддистская экономика

нет комментариев

Правильный образ жизни — одно из требований Благородного Восьмеричного Пути Будды. Поэтому ясно, что должна существовать такая вещь, как буддистская экономика.

Буддистские страны часто выражали намерение хранить верность своему наследию. Например, Бирма: «Новая Бирма не видит противоречий между религиозными ценностями и экономическим прогрессом. Духовное здоровье и материальное благополучие — не враги, а естественные союзники». И вот еще цитата: «Мы успешно можем соединить унаследованные нами религиозные и духовные ценности с выгодами, которые дарует современная техника». И еще:

«Для нас, бирманцев, — святой долг заботиться о том, чтобы и наши мечты, и наши действия были в согласии с нашей верой. Этому принципу мы будем следовать всегда».

При этом такие страны неизменно допускают для себя возможность строить планы экономического развития средствами современной экономики. Они обращаются к экономистам из так называемых развитых стран за советом, за помощью в формировании политического курса и планировании долгосрочного развития («пятилеток», или как там это называют?). Не похоже, чтобы хоть кто-то задумывался над тем, что буддистский образ жизни требует возникновения буддистской экономики, подобно тому, как современная экономика возникла из материалистического образа жизни.

Сами экономисты, подобно большинству специалистов, страдают своего рода метафизической слепотой, предполагая, что их дисциплина являет собой совершенно беспредпосылочную науку, толкующую об абсолютных и неизменных истинах. Некоторые доходят до того, что утверждают, будто экономические законы так же свободны от «метафизики» или «ценностей», как и закон тяготения. Нам, однако, не нужно вступать в методологические споры. Вместо этого возьмем некоторые фундаментальные принципы и посмотрим на них с точки зрения современного экономиста и с точки зрения буддистского.

Все согласны с тем, что основополагающим источником благосостояния является человеческий труд. И вот, современные экономисты дошли до того, что стали рассматривать «труд» или работу как всего-навсего необходимое зло. С точки зрения нанимателя, труд — это, как ни посмотри, всего лишь статья издержек, которую если и нельзя устранить, скажем, за счет автоматизации, то нужно свести к минимуму. С точки зрения работника, труд сам по себе обладает отрицательной полезностью: работать — значит жертвовать досугом и комфортом, а зарплата — своего рода компенсация за эту жертву. Следовательно, идеал нанимателя — иметь выпуск, не нанимая рабочих, а идеал наемного рабочего — получать доход, не нанимаясь на работу.

Такое отношение к делу, безусловно, имеет крайне далеко идущие последствия как в теории, так и на практике. Если идеальная работа — это отсутствие работы, то любой метод, позволяющий «сократить рабочую нагрузку», считается хорошим. В отсутствие автоматизации самый действенный метод — это так называемое «разделение труда», классическим примером которого стала воспетая Адамом Смитом в его «Богатстве народов» булавочная фабрика. В данном случае оно связано не с обыкновенной специализацией, которую человечество практиковало с незапамятных времен, а с разделением каждого производственного процесса на мельчайшие части. В результате чего конечный продукт может быть произведен с огромной скоростью, причем каждому из участников потребуется совершить не более одного незначительного и в большинстве случаев не требующего квалификации движения.

С точки зрения буддиста, работа имеет по меньшей мере троякое предназначение: дать человеку возможность применять и развивать свои способности, позволить ему преодолеть собственную эгоцентричность, объединившись с другими людьми для общей задачи, и создавать блага и услуги, необходимые для становящегося бытия. Следствия, вытекающие из этого воззрения, бесконечны. Такая организация работы, которая делает ее в глазах рабочего бессмысленной, скучной, отупляющей или нервирующей, была бы самым настоящим преступлением: она означала бы внимание к товарам, а не к людям, ужасающий недостаток сочувствия и привязанность к самым примитивным сторонам мирского бытия. И точно так же борьба за досуг, как альтернатива работе, рассматривалась бы как проявление полного непонимания одной из основных истин человеческого бытия, а именно, что работа и досуг — взаимодополняющие части одного и того же жизненного процесса, и их нельзя разделить, не уничтожив радость работы и блаженство досуга.

Таким образом, с точки зрения буддиста, существует два типа механизации, которые нужно четко различать: один состоит в совершенствовании навыков и возможностей человека, а другой — в передаче человеческой работы механическому рабу, в услужении у которого человек оказывается сам. Как отличить одно от другого? «Ремесленник, — говорит Ананда Кумарасвами, — человек, одинаково хорошо разбирающийся как в современном Западе, так и в древнем Востоке, — всегда может сам провести тонкое различие между машиной и орудием, если ему позволить это сделать. Ковроткацкий станок — это орудие, приспособление для того, чтобы держать основные нити вытянутыми, пока пальцы ремесленника будут их ворсовать; но механический ткацкий станок — машина, его роль в уничтожении культуры состоит в том, что он выполняет ту часть работы, которая предназначена человеку» . Таким образом, ясно что буддистская экономика должна очень сильно отличаться от экономики современного материализма, поскольку для буддиста сущность цивилизации заключается не в приумножении потребностей, а в очищении человеческих нравов. В то же время первоочередное влияние на формирование нравов людей оказывает их работа. Работа, выполняемая должным образом и в условиях, отвечающих человеческому достоинству и свободе, благословляет и тех, кто ее делает, и то, что они производят. Индийский философ и экономист Дж.Ч. Кумараппа резюмирует этот подход следующими словами:

Если должным образом принимать во внимание то, какова работа по своей природе, она станет для высших способностей тем же, что еда — для физического тела. Она питает и взращивает высшего человека и заставляет его создавать лучшее из того, на что он способен. Она направляет его свободную волю в подобающее ей русло и дисциплинирует прячущееся внутри него животное, ставя его на путь развития. Она дает человеку великолепное подспорье для того, чтобы продемонстрировать свою шкалу ценностей и развить свою личность.

Если у человека нет возможности получить работу, то он в отчаянном положении — не просто потому, что у него нет источника дохода, но потому, он лишен той живительной силы, которую дает дисциплинированная работа и которую ничем нельзя заменить. Современный экономист может прибегать к чрезвычайно сложным вычислениям, чтобы выяснить, выгодна ли полная занятость или, быть может, «экономически целесообразнее» будет поддерживать неполную занятость, чтобы обеспечить большую мобильность рабочей силы, более стабильную заработную плату и т.д. Фундаментальным критерием успешности для него является, попросту, количество благ, произведенных за данный период времени. «Если предельная неотложность получения благ низка, — пишет профессор Гэлбрейт в «Обществе изобилия», — то низка и неотложность найма последнего человека или последнего миллиона человек». И еще раз: «Если в интересах стабильности мы можем позволить себе некоторую безработицу — высказывание, характерное, кстати говоря, для крайних консерваторов прошлого — то мы также можем позволить себе снабдить безработных благами, которые позволят им поддерживать привычный уровень жизни».

С точки зрения буддиста, в этих рассуждениях истина ставится с ног на голову, потому что благам придается большее значение, чем людям, а потреблению — больше значение, чем созидающей деятельности. Мы переносим акцент с рабочего на продукт работы, то есть с человека на то, что стоит ниже человека, и оказываемся во власти сил зла. Буддистское экономическое планирование было бы с самого начала ориентировано на полную занятость, а его первоочередной целью было бы дать работу каждому, кто нуждается во «внешнем» рабочем месте. Буддист максимизировал бы занятость вместо того, чтобы максимизировать производство. Женщины, в большинстве своем, не нуждаются во «внешнем» рабочем месте, поэтому широкомасштабная занятость женщин в офисах или на заводах рассматривалась бы как признак серьезного экономического просчета. В частности, позволять матерям маленьких детей работать на заводах, пока их дети растут беспризорниками, было бы, в глазах буддистского экономиста, столь же экономически нецелесообразным, как в глазах современного экономиста — наем квалифицированного рабочего в солдаты.

Тогда как материалиста интересуют главным образом блага, буддиста — освобождение. Но буддизм — это «Средний путь», и поэтому он ни в коем случае не противоречит материальному благополучию. Путь к освобождению преграждает вовсе не благосостояние, а преданность благосостоянию, не наслаждение приятными вещами, а одержимость ими. Таким образом, ключевые понятия буддистской экономики — простота и ненасилие. С точки зрения экономиста, чудо буддистского жизненного уклада заключается в его совершенной рациональности — поразительно малые средства ведут к чрезвычайно удовлетворительным результатам.

Современному экономисту очень трудно понять сказанное. Он привык мерить уровень жизни объемом годового потребления, постоянно предполагая, что тот, кто потребляет больше, «состоятельнее» того, кто потребляет меньше. Буддистский экономист оценил бы такой подход как безмерно иррациональный, поскольку потребление — лишь средство обеспечить человеческое благополучие, то целью должно быть достижение максимума благополучия при минимуме потребления. Если, например, одежда нужна для поддержания достаточно комфортной температуры и привлекательного внешнего вида, то задача состоит в том, чтобы эти функции выполнялись при наименьших возможных усилиях, то есть предпочтение следует отдавать долговечной одежде, производство которой требует как можно меньше тяжелого труда. Чем меньше нужды в тяжелом труде, тем больше сил остается для искусства и творчества. Высшей степенью экономической нецелесообразности было бы, скажем, прибегать, как это делают на современном Западе, к портняжному делу, в то время как намного лучшего результата можно достичь, умело облачаясь в простые куски ткани. Верхом неосмотрительности было бы изготавливать быстро изнашивающуюся одежду, и верхом варварства — уродливую, с виду поношенную или вульгарную. Сказанное по поводу одежды равным образом относится ко всем предметам человеческих потребностей. Владение собственностью и потребление — это лишь средстваяля достижения целей, а буддистская экономика представляет собой систематическое учение о том, как достичь целей минимальными средствами.

Вместе с тем современная экономика в качестве единственной цели всякой экономической деятельности рассматривает потребление, принимая за средства факторы производства — землю, труд и капитал. Короче говоря, буддистская экономика стремится с помощью оптимальных моделей потребления максимизировать человеческое чувство удовлетворенности, а современная — с помощью оптимальных моделей производства максимизировать потребление. Нетрудно понять, что образ жизни, нацеленный на оптимальное потребление, требует значительно меньше усилий, чем образ жизни, подчиненный стремлению к максимизации потребления. Поэтому не стоит удивляться, что, скажем, жизнь бирманца куда меньше отягощена заботами, чем жизнь гражданина Соединенных Штатов, несмотря на то, что количество трудосберегающего оборудования, используемого в Бирме, — капля в море по сравнению с тем, что задействовано в США.

Очевидно, что простота и ненасилие тесно связаны. Оптимальная модель потребления, позволяющая людям достигать высокой удовлетворенности средствами относительно незначительного потребления, дает им возможность вести жизнь, свободную от серьезного давления и забот, и выполнить основное предписание буддистского учения: «Прекрати творить зло; старайся творить добро». Поскольку материальные ресурсы нигде не безграничны, очевидно, что люди, удовлетворяющие свои потребности за счет скромного использования ресурсов, с меньшей вероятностью будут друг с другом на ножах, чем те, кто зависим от высоких темпов их использования. Равным образом, люди, живущие локальными самодостаточными сообществами, с меньшей вероятностью окажутся вовлечены в масштабное насилие, чем те, чье существование зависимо от всемирной торговой системы.

Поэтому, с точки зрения буддистской экономики, производство на основе местных ресурсов и для местных нужд — наиболее рациональный способ экономического существования. Тогда как зависимость от товаров, импортируемых издалека, с последующей необходимостью производить товары для экспорта неизвестным людям, живущим где-то далеко, крайне экономически нецелесообразна и может быть оправдана лишь в исключительных случаях и лишь в малых масштабах. Подобно тому, как современный экономист согласился бы, что высокий уровень потребления услуг по транспортировке людей между их домом и местом работы — беда, а не признак высокого уровня жизни, буддистский экономист придерживался бы взгляда, что ситуация, когда человеческие нужды удовлетворяются из удаленных источников, а не из расположенных поблизости, свидетельствует, скорее, о неудаче, чем об успехе. С точки зрения первого, статистика, показывающая рост числа тонн/миль перевозок на душу населения страны, является, скорее, доказательством экономического прогресса, тогда как последний — буддистский экономист — увидел бы в ней свидетельство крайне нежелательных негативных изменений в модели потребления.

Один только этот факт мог бы дать пищу для размышления даже тем жителям буддистских стран, которым нет никакого дела до доставшихся им в наследство религиозных и духовных ценностей и которые горячо желают как можно скорее приобщиться к материализму современной экономики. Прежде чем отвергнуть буддистскую экономику как ничего не стоящую ностальгическую мечту, они, возможно, хотели бы подумать над тем, может ли путь экономического развития, начертанный современной экономикой, привести их туда, где они действительно хотят быть. Ближе к концу своей смелой книги «Грозное будущее человечества» профессор Калифорнийского технологического института Харрисон Браун дает следующую оценку:

Тем самым мы видим, что подобно тому, как индустриальное общество фундаментальным образом нестабильно и подвержено возврату в аграрное состояние, нестабильны и условия, обеспечивающие поддержание внутри него индивидуальной свободы, ведь они исключают жесткую организацию и тоталитарный контроль. Действительно, изучив все прогнозируемые трудности, которые угрожают существованию индустриальной цивилизации, трудно понять, как совместить стабильность и поддержание индивидуальной свободы.

Даже если отбросить эти рассуждения, как относящиеся к чересчур далекому будущему, вопрос о том, приносит ли приемлемые результаты «модернизация», осуществляемая в данный момент без оглядки на религиозные и духовные ценности, стоит прямо сейчас. Что касается масс, результаты представляются катастрофическим: крах сельской экономики, растущая безработица в городе и сельской местности, рост численности городского пролетариата, лишенного пищи для тела и души.

Именно в свете непосредственного опыта и, одновременно, долгосрочных перспектив буддистскую экономику можно рекомендовать даже тем, кто верит, что экономический рост важнее любых духовных или религиозных ценностей. Ведь речь не идет о том, чтобы выбрать между «современным ростом» и «традиционным застоем». Речь идет о том, чтобы найти правильный путь развития, «Средний путь» между безрассудством материализма и неповоротливостью традиционализма; короче говоря, речь о том, чтобы найти «Правильный образ жизни».

Автор: Шумахер Э.Ф.

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (Пока оценок нет)