Конспект экономиста:)

Меню

Что общего между кокаином и нейлоновыми чулками?

нет комментариев


кокаин
Когда в 1939 году фирма DuPont изобрела нейлон, ты­сячи и тысячи женщин по всей Америке пришли в полный восторг и восприняли это как чудо.

Е. I. du Pont de Nemours (DuPont) — крупнейшая американская химическая компа­ния. Производит целый ряд продуктов, включая высокоуро­жайные семена, автомобильные покрытия, фармацевтиче­ские препараты, гербициды, красители и химикаты, а также искусственные волокна, используемые в коврах и одежде. Многие виды продукции DuPont получили массовое распро­странение и известность — например, нейлон, лайкра, дакрон и тефлон.

До того чулки делались из шелка, который был довольно непрочным и дорогим материалом и ввозился в США в ограниченном количестве. Нейлоновые же чулки оказались вполне доступными по цене, необычай­но привлекательными и практичными. Поэтому к 1941 году было продано целых 64 миллиона пар этих изделий — боль­ше, чем в Америке было взрослых женщин.

Изобретение нейлона сделало то, о чем мечтал любой продавец и покупатель: вывело класс в широкие народные массы. В этом отношении его вполне можно сравнить с изо­бретением крэка.

В 1970-е, если вы относились к тем, кто принимал нарко­тики, вы просто обязаны были употреблять кокаин, считав­шийся наиболее престижным из всех. Поскольку его обо­жали рок-музыканты, кинозвезды, известные спортсмены и даже некоторые политики, кокаин в те годы был символом власти и богатства. Он был чистым, он был белым, он был необычайно притягательным. Героин и алкоголь тогда не особенно котировались, зато кокаин — это было на самом деле круто.

К сожалению, он был также весьма дорогим удоволь­ствием. Кроме того, эффект от приема кокаина был не осо­бенно сильным и продолжительным. Это вскоре заставило любителей кайфа разбавлять чистый кокаин различными веществами подешевле. Например, они смешивали его с эти­ловым эфиром или гидрохлоридом кокаина, а затем выпа­ривали, чтобы получить «свободную основу«. Однако подоб­ные опыты были весьма опасными для здоровья. Примером может быть случай с Ричардом Прайором,известным американским чернокожим комиком, который едва не убил себя этим занятием. Тем самым он, безусловно, дока­зал многим наркоманам, что химию лучше оставить про­фессиональным химикам.

Между тем торговцы кокаином и его почитатели в США, а также в странах Карибского бассейна и Южной Америки, не теряли надежды. Они не сидели сложа руки, а продолжа­ли работать над более безопасным способом дистилляции кокаина. В конце концов, им удалось обнаружить, что вы­паривание смеси порошкового кокаина с пищевой содой и водой дает кристаллики, которые можно курить. Эта разно­видность кокаина вызывала максимальную привыкаемость и была в десять раз опаснее обычного наркотика. Поскольку при курении кокаин проникал в кровь через легкие, он до­стигал мозга за считанные секунды, что означало почти мгновенную зависимость. Полученный продукт вскоре был назван крэком, — от английского «треск», который издавала сода при нагревании. Затем появились и другие названия: «скала», «криптонит», «порода», «скребок» и «любовь». Вот так в начале 1980-х появился новый престижный нарко­тик. Теперь необходимы были только две вещи, чтобы крэк подмял под себя все остальные источники кайфа: обильные поставки сырого кокаина и способ вывести новый продукт на массовый рынок.

С первым проблем не было, поскольку в Колумбии всег­да был переизбыток кокаина, а рынок сбыта находился не особенно далеко. Еще в конце 1970-х годов в Соединенных Штатах оптовые цены на кокаин, даже на самый чистый, резко упали. При этом в наибольшем импорте кокаина по­дозревался никарагуанский эмигрант по имени Оскар Данило Блэндон. Этот человек развернул такой бизнес с наркоторговцами из лос-анджелеского района Южный Центр, что его стали называть Джонни Кокаиновое Зерно. Позднее Блэндон утверждал, что продавал кокаин, чтобы собрать деньги для спонсируемых ЦРУ никарагуанских контрас. Он любил говорить, что ЦРУ также покрывает его в Соединенных Штатах, позволяя ему делать свое дело со­вершенно безнаказанно. Подобные заявления породили стойкую веру, которая и сегодня жива среди многих черных жителей городских окраин. Да, эти ребята искренне верят, что главным спонсором американской торговли кокаином является само Центральное Разведывательное Управление.

Но истинность подобных убеждений нуждается в проверке. Пока ясно только то, что Блендон помог нала­дить связь между колумбийскими кокаиновыми картеля­ми и местными торговцами, изменившую историю США. Передавая огромные запасы кокаина в руки членов уличных банд, Блэндон и ему подобные положили начало великому и ужасному крэковому буму. В результате, банды, вроде уже известных нам «Черных гангстеров«, получили новую ве­скую причину для существования.

С тех самых пор, как появились первые крупные города, в них действуют те или иные уличные банды. В Соединенных Штатах банды традиционно становились пристанищем для иммигрантов, недавно въехавших в страну.

В 1920-х только в Чикаго было более 1300 уличных банд, ориентированных на представителей самых разных этнических, политических и криминальных групп. Как правило, этим бандам гораздо лучше удавалось терроризировать окружающих, чем зара­батывать деньги. Одни называли себя коммерческими пред­приятиями, другие громко именовались мафией. Отдельным руководителям этих организаций даже удавалось разбога­теть, но большинство их членов все же оставались дешевы­ми гангстерами.

Особенно уличные банды процветали в бедных районах Чикаго как раз в 1970-х, когда в их состав входило несколько десятков тысяч человек. В основном, это были мелкие пра­вонарушители, которые пили кровь жителей предместий. Проблема усугублялась тем, что этих преступников почти никогда не сажали в тюрьму. Оглядываясь назад, можно сказать, что 1960-е и 1970-е годы были отличным временем для различных банд в большинстве американских городов. Вероятность наказания была тогда очень низкой — ведь это был расцвет либеральной судебной системы и движения за права преступников. Нарушить закон в то время можно было почти безнаказанно.

Однако к 1980-м суды стали радикально менять свою привычную практику. Права преступников были сильно урезаны, и в действие были введены жесткие правила, обя­зательные для всех. Все больше и больше черных гангстеров Чикаго попадало в федеральные тюрьмы. По несчастливому совпадению, некоторые из этих парней познакомились там с членами банд мексиканцев, тесно связанных с торговцами кокаином из Колумбии. Раньше черные гангстеры покупали наркотики у посредника — мафии, — которая к тому време­ни была сильно потрепана ФБР. Казалось бы, цепочка, по ко­торой кокаин поступал на улицы, должна была прерваться. Но нет, свою роль сыграли тюремные связи. Теперь черные начали покупать наркотик, ввозимый в Чикаго, напрямую у колумбийцев, и приток его на улицы только увеличился.

Интересно отметить, что кокаин никогда не был лиде­ром продаж среди жителей гетто, поскольку стоил слишком дорого. Однако так было до изобретения крэка. Этот но­вый продукт был идеален для клиентов с улицы, имеющих сравнительно невысокий доход. Ведь для его производства требовалось совсем мало кокаина в чистом виде, из-за чего стоимость одной дозы колебалась в пределах нескольких долларов. Он имел мощный эффект и вызывал кайф уже че­рез пару секунд (а затем так же быстро проходил, заставляя наркомана покупать еще и еще). С самого своего появления крэк был обречен на огромный успех.

А кто мог продать его лучше, чем тысячи юных членов всевозможных уличных банд, вроде тех же «Черных гангсте­ров«? Этим бандам уже принадлежала определенная терри­тория — недвижимость вообще была одним из главных их интересов. Кроме того, они были достаточно грозными, что­бы клиенты как можно реже думали о том, чтобы украсть их товар. Вот так, в одночасье, уличные банды превратились из компаний неприкаянных подростков в настоящие коммер­ческие предприятия.

Помимо всего прочего, с появлением крэка преступные группировки смогли предоставлять своим членам возмож­ность долговременного трудоустройства. До того заработать на жизнь в уличной банде было практически невозможно. Когда для гангстера наступало время заводить и содер­жать семью, ему приходилось отходить от темных делишек. Тридцатилетних гангстеров просто не существовало: в этом возрасте они либо имели официальную работу, либо были мертвы, либо сидели в тюрьме. С появлением же крэка в воздухе запахло настоящими деньгами. Вместо того что­бы уходить на покой и уступать дорогу молодым, ветераны банд начали подолгу задерживаться на своих местах. И это происходило как раз в то время, когда старой доброй работы — например, на фабрике, — постепенно становилось все меньше. В прошлом не слишком квалифицированный чер­ный работник в Чикаго мог спокойно трудиться на фабрике и довольно успешно зарабатывать на жизнь. Когда же этот вариант стал менее доступен, людям не оставалось ниче­го другого, как массово идти в продавцы крэка. Насколько сложной была эта работа? Препарат вызывал такую зависи­мость, что продать его наркоману мог каждый дурак.

Кого волновало то, что в такой игре, какой была торгов­ля крэком, могли выиграть всего несколько участников? Кто думал о ее опасности? Представьте себе, каково это — стоять целый день на улице и продавать свой товар так же быстро и незаметно, как McDonald’s гамбургеры, боясь, что клиент тебя арестует, ограбит или убьет? Кому было дело до того, что наркотик может попасть к детям, старикам или проповедникам, вызвав такую зависимость, что люди будут думать только о новой дозе? Кого волновало, что крэк может убить их соседей?

Для черных американцев четыре десятилетия между Второй мировой войной и бумом крэка были отмечены ста­бильными и часто весьма значительными улучшениями. Особенно стоит отметить закон о гражданских правах, при­нятый в середине 1960-х и положивший начало социальному прогрессу. Социальный разрыв между доходами черных и белых постепенно начал уменьшаться. То же самое про­исходило с разрывом в результатах тестов черных и белых детей школьного возраста. Но, пожалуй, наиболее впечатляющим образом изменилась ситуация с детской смертностью. В 1964 году черный ребенок имел вдвое больше шансов погибнуть, чем белый, чаще всего от диареи или воспаления легких. Больницы были разделены по расовому признаку и черные получали медицинские услуги на уровне стран тре­тьего мира. Однако все это изменилось, когда федеральное правительство обязало больницы прекратить сегрегацию. Всего за семь лет уровень смертности среди черных детей уменьшился наполовину. К 1980 году почти во всех сферах жизни черных американцев наступило улучшение, которое, похоже, продолжало развиваться. А потом появился крэк.

Хотя употребление крэка нельзя было назвать характер­ным только для черных, оно больше всего ударило именно по людям с темным цветом кожи. Доказательства можно найти, проследив за теми же признаками социального прогресса, о которых говорилось ранее. После десятилетий снижения, в 1980-х годах уровень смертности среди черных детей вновь резко пошел вверх. Увеличилось также количество недо­ношенных детей и отказов родителей от новорожденных. Разрыв в успехах черных и белых школьников вновь увели­чился. Количество же осужденных и посаженных в тюрьмы афроамериканцев возросло втрое. Влияние крэка было на­столько деструктивным, что задевало даже вполне благо­получные семьи черных, которые вовсе не принимали нар­котиков. Глядя на общие показатели того времени, можно сказать, что весь послевоенный прогресс этой группы был не только остановлен, но и отброшен на десять лет назад. Афроамериканцы пострадали от нового наркотика больше, чем от любого другого фактора со времен законов Джима Кроу.

Помимо всего прочего, появление крэка способствовало значительному росту преступности. В течение пятилетне­го периода с момента изобретения крэка уровень убийств среди членов черных уличных банд вырос в четыре раза. В то время жить в некоторых районах Чикаго, Сент-Луиса или Лос-Анджелеса было так же опасно, как и в столице Колумбии — Боготе.

Жестокость и насилие, связанные с победным шествием крэка по улицам городов Соединенных Штатов, принима­ли самые различные формы и грозили стать бесконечными. При этом они совпали с наибольшей волной преступности, захлестнувшей страну за последние двадцать лет. И хотя рост преступности начался задолго до появления крэка, но­вый наркотик настолько ухудшил ситуацию, что прогнозы криминалистов были один мрачнее другого. Именно тогда Джеймс Алан Фокс, пожалуй, наиболее цитируемый в прес­се эксперт, высказал мнение о «потоках крови», порожден­ных молодежной жестокостью.

К счастью, Фокс и другие мастера создания и внедрения общепринятой точки зрения оказались не правы. Потоки крови так и не пролились. Более того, уровень преступности начал падать, причем так неожиданно, резко и значительно, что теперь, с высоты прошедших лет, трудно припом­нить все подробности.

Почему же он упал?

На то было несколько причин, одна из которых кажет­ся куда более интересной и удивительной, чем другие. Да, возможно, Оскар Данило Блэндон, известный как Джонни Кокаиновое Зерно, был причиной волнового эффекта, в котором один человек вызвал целое море проблем. Однако одновременно с этим начал действовать другой, противопо­ложный первому волновой эффект, о котором тогда почти никто не догадывался.

В своей статье о проблеме абортов, опубликованной в 2001 году, Левитт и его соавтор Джон Донохью предупреж­дали читателей, что их открытие «не следует толковать ни как поддержку абортов, ни как призыв вмешиваться в ре­шение роженицы«. Они даже предположили, что преступ­ность можно было бы легко усмирить, «предоставив лучшие условия тем детям, которые в будущем больше всего риску­ют стать преступниками«.

Тем не менее сама тема этой статьи, похоже, оскорбила почти всех. Консерваторы были просто в ярости от мысли, что аборты можно рассматривать как инструмент для борьбы с преступностью. Либералы были потрясены тем, что в этой статье были особо выделены бедные и черные женщины. Экономисты же ворчали по поводу того, что мето­дология Левитта неубедительна. Едва история об абортах и преступлениях попала в газеты и на телеэкраны, Левитт сразу же подвергся яростным атакам. Как его только не называли: идеологом (и консерватизма, и либерализма), евгени-стом, расистом и даже форменным дьяволом.

На самом же деле ни одно из перечисленных определений никак ему не подходит. Он не особенно лю­бит политику и еще меньше — морализаторство. Он добро­душный, сдержанный, невозмутимый и уверенный человек, который не мнит о себе слишком много. Он заметно шепеля­вит. А выглядит как законченный чудак: клетчатая рубаш­ка с воротником на пуговицах, неопределенного фасона брюки цвета хаки, плетеный ремень и грубые коричневые туфли. Его карманный календарик имеет логотип Национального бюро экономических исследований.

«Я хотела бы, чтобы он ходил в парикмахерскую чаще трех раз в год,
— говорит его жена Дженет. — И чтобы он не носил те же самые очки, ко­торые купил еще 15 лет назад, — они и тогда уже были не­модными». Когда-то, еще в школе, Левитт хорошо играл в гольф. Но сейчас он так физически истощен, что называет себя «самым слабым человеческим существом из всех, кото­рые только живут на земле». А если надо открыть какую-ни­будь консервную банку, то он просит это сделать Дженет.

Другими словами, в его внешности или манерах нет ниче­го такого, за что его можно было бы назвать огнедышащим драконом или исчадием ада.

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (Пока оценок нет)