Конспект экономиста:)

Меню

Мир и постоянство

нет комментариев

В современном мире главенствует убеждение, что прочнейшим основанием мира было бы всеобщее материальное процветание. Тщетно было бы искать исторические свидетельства того, что богатым более свойственно миролюбие, чем бедным. Однако на это можно возразить, что богатые никогда не чувствовали себя защищенными от бедняков, что корнем их агрессивности был страх и что ситуация была бы совсем иной, если бы все были богаты. Зачем богатому идти на войну? Ему и так всего достает. Разве не более вероятно, что именно бедные, эксплуатируемые, притесняемые пойдут на это, поскольку им нечего терять, кроме своих цепей? Путь к миру, говорят нам, состоит в том, чтобы следовать по пути богатства.

Это главенствующее убеждение обладает почти неотразимой привлекательностью, поскольку предполагает, что чем скорее вы получите одну желанную вещь, тем больше уверенность в том, что вам достанется и другая. Она привлекательна вдвойне, поскольку полностью обходит стороной всю этическую проблематику: не нужно отречений или жертв — наоборот! Наука и техника помогут нам на пути к миру и достатку, а от нас лишь требуется не вести себя глупо и иррационально, причиняя вред самим себе. Послание, обращенное к бедным и недовольным, состоит в том, что они не должны в нетерпении беспокоить или резать курицу, которая в свое время, несомненно, будет нести золотые яйца и для них тоже. А послание, обращенное к богатым, состоит в том, что они должны быть достаточно разумными, чтобы время от времени помогать бедным, потому что тем самым они станут еще богаче.

Ганди случалось с пренебрежением говорить о «мечтах о системе, настолько совершенной, что ни от кого не потребуется быть хорошим». Но разве это не та самая мечта, которую мы теперь можем воплотить в действительность с помощью поразительных сил науки и техники? Зачем требовать добродетелей, которых человек может никогда не достичь, если все, что нужно — это научная рациональность и технические решения?

Разве мы не склонны прислушиваться скорее не к Ганди, а к одному из самых влиятельных экономистов нашего века — великому лорду Кейнсу? В 1930 году, во время Всемирной экономической депрессии, он ощутил потребность поразмышлять об «экономических возможностях наших внуков» и пришел к заключению, что тот день, когда все будут богаты, возможно, не за горами. И тогда, по его словам, мы «вновь поставим цели выше средств, а хорошее предпочтем полезному».

«Но будьте осторожны! — продолжил Кейнс. — Время для всего этого пока не пришло. Еще сто лет, не меньше, мы должны будем убеждать себя и окружающих в том, что зло есть добро, добро есть зло, поскольку зло полезно, а добро — нет. Жадность, ростовщичество и предусмотрительность должны еще какое-то время оставаться нашими богами. Ведь только они способны вывести нас из туннеля экономической необходимости к свету дня».

Это было написано 40 лет назад и дела с тех пор, конечно, пошли значительно быстрее. Возможно, нам даже не придется ждать еще 60 лет, пока будет достигнут всеобщий достаток. В любом случае, суть кейнсианского послания вполне ясна: будьте осторожны! Этические соображения не только не имеют отношения к делу, они, вдобавок, создают настоящие помехи, «поскольку зло полезно, а добро — нет». Время добра пока не пришло. Дорога в рай вымощена злыми намерениями.

Теперь разберемся с этим утверждением. Оно состоит из трех частей.

  • Первая: что всеобщее процветание возможно.
  • Вторая: что его можно достичь, основываясь на материалистической философии, призывающей к самообогащению.
  • Третья: что это — путь к миру.

Очевидно, что мой разбор нужно начать со следующего вопроса: достаточно ли имеется ресурсов, чтобы их хватило на всех? Тотчас мы сталкиваемся с серьезной трудностью: что такое «достаточно»? Кто знает ответ? Уж конечно не экономист, стремящийся к «экономическому росту», как к высшей из всех ценностей, и, таким образом, не имеющий концепции «достаточного». Существуют бедные общества, обладающие слишком малым, но где то богатое общество, которое говорит: «Стойте! Нам уже достаточно»? Такого нет.

Вероятно, мы можем забыть слово «достаточно» и довольствоваться изучением роста спроса на мировые ресурсы, который возникает, когда каждый попросту усиленно стремится иметь «больше».

Поскольку мы не можем исследовать все ресурсы, предлагаю сосредоточить внимание на том их типе, который в какой-то мере занимает центральное место, — на топливе. Большее процветание означает большее использование топлива — в этом не может быть сомнений.

В настоящее время разница в процветании между бедными мира сего и богатыми действительно очень значительна, и это можно отчетливо показать, обратившись к их относительному потреблению топлива. Назовем «богатыми» население стран со среднедушевым потреблением топлива (на 1966 год) более одной метрической тонны угольного эквивалента (сокращенно у.э.), а «бедными» — с потреблением ниже этого уровня. Приняв такие определения, мы можем составить следующую таблицу (используя данные ООН за 1966 год).

«Богатые» «Бедные» Весь мир
Население (млн чел.) 1060 (31%) 2284 (69%) 3384 (100%)
Потребление топлива (млн т у.э.) 4788 (87%) 721 (13%) 5509 (100%)
Потребление топлива на душу (т у.э.) 4,52 0,32 1,65

Среднедушевое потребление топлива среди «бедных» составляет лишь 0,32 тонны — приблизительно в 14 раз меньше, чем среди «богатых»; а в мире очень много «бедных» — согласно принятым нами определениям, примерно семь десятых мирового населения. Если бы «бедные» внезапно начали использовать столько же топлива, сколько «богатые», мировое потребление топлива утроилось бы в тот же момент.

Но такого произойти не может, ведь на все нужно время. А с течением времени запросы и численность как «богатых», так и «бедных» возрастают. Сделаем, в таком случае, пробный расчет. Если среди «богатых» темп прироста населения в год — 1,25%, а среди «бедных» — 2,5%, то к 2000 году население вырастет до приблизительно 6,9 миллиарда — такая цифра не сильно отличается то той, которую можно найти у наиболее авторитетных современных прогнозистов. Если в то же время потребление топлива на душу населения среди «богатых» будет расти на 2,25% в год, тогда как среди «бедных» — на 4,5%, то для 2000 года мы получим приведенные ниже цифры.

В результате общемировое потребление топлива выросло бы с 5,5 миллиарда тонн у.э. в 1966 году до 23,2 миллиарда в 2000-м. Причины этого более чем четырехкратного роста можно было бы отнести наполовину к росту населения и наполовину к выросшему среднедушевому потреблению.

«Богатые» «Бедные» Весь мир
Население (млн чел.) 1617 (23%) 5292 (77%) 6909 (100%)
Потребление топлива (млн т у.э.) 15 588 (67%) 7568 (33%) 23156(100%)
Потребление топлива на душу (т у.э.) 9,64 1,43 3,35

Этот раскол на две половины достаточно любопытен. Но еще любопытнее раскол между «богатыми» и «бедными». От общего роста мирового потребления топлива с 5,5 миллиарда до 23,2 миллиарда тонн у.э., то есть роста на 17,7 миллиарда тонн, на долю «богатых» приходилось бы почти две трети, а на долю бедных — немногим более одной трети. За весь 34-летний период в мире было бы использовано 425 миллиардов тонн у.э., из которых 321 миллиард, или 75%, — «богатыми» и 104 миллиарда — «бедными».

Итак, разве сказанное не представляет ситуацию в целом в крайне любопытном свете? Приведенные вычисления, разумеется, не являются предсказанием. Их, скорее, можно назвать «пробными расчетами». Я предположил очень скромный рост населения среди «богатых» и вдвое больший темп роста среди «бедных», и тем не менее именно «богатые», а не «бедные», наносят больше всего урона — если это можно назвать «уроном». Даже если бы население, классифицированное как «бедное», росло всего-навсего такими же темпами, какие были предположены у «богатых», это едва ли оказало бы значительное влияние на общемировую потребность в топливе — она уменьшилась бы лишь на десять с небольшим процентов. Но если бы «богатые» решили (я не говорю, что такой сценарий вероятен), что их нынешний уровень потребления топлива и вправду достаточно высок, учитывая, что он уже в 14 раз выше, чем у «бедных», — вот это имело бы вес: несмотря на предположенный рост численности «богатого» населения, это сократило бы общемировую потребность в топливе к 2000 году более чем на треть.

Однако самое важное — это вопрос: правдоподобно ли предположение, что мировое потребление топлива к 2000 году могло бы вырасти до величин вроде 23 миллиардов тонн у.э. в год, а за рассматриваемый 34-летний период было бы использовано 425 миллиардов тонн у.э.? В свете наших нынешних знаний о запасах ископаемого топлива эта цифра неправдоподобна, даже если предположить, что четверть или треть потребленного во всем мире топлива была бы получена за счет ядерной энергетики.

Очевидно, что «богатые» постепенно исчерпывают запасы относительно дешевых и простых видов топлива, дарованных природой раз и навсегда. Именно непрекращающийся экономический рост богатых стран порождает все растущий спрос, в результате чего дешевые и простые виды мирового топлива запросто могут стать дорогими и дефицитными задолго до того, как бедные страны достигнут уровня благосостояния, образования, промышленной развитости и способности к накоплению капитала, необходимых для применения альтернативных видов топлива в сколько-нибудь значительном масштабе.

Пробные расчеты, конечно, ничего не доказывают. Когда речь идет о будущем, доказательство в любом случае невозможно, и кто-то мудро заметил, что любые предсказания ненадежны, особенно те, что касаются будущего. Что действительно требуется, так это способность суждения, и пробные расчеты способны, по крайней мере, помочь нам сделать суждение предметным. Так или иначе в самом важном отношении величина проблемы в наших расчетах преуменьшена. Рассмотрение мира как неделимой единицы неправдоподобно. Топливные ресурсы распределены очень неравномерно, и любая нехватка запасов, неважно сколь малая, немедленно разделила бы весь мир на «имущих» и «неимущих» совершенно новым образом. Особенно облагодетельствованные районы, например, Средний Восток или Северная Африка, стали бы объектом такого завистливого внимания, какое почти невозможно вообразить сегодня, тогда как некоторые районы с высоким уровнем потребления, такие как Западная Европа или Япония, оказались бы в незавидном положении отказополучателей. Если когда-то и существовала серьезная причина для конфликта, то вот она.

Поскольку, когда дело касается будущего — даже сравнительно недалекого, скажем, ближайших 30 лет, — ничего нельзя доказать, всегда можно отмахнуться от даже самых угрожающих проблем, внушив себе, что непременно что-то пойдет иначе. Вполне могли бы случиться просто грандиозные, совершенно неслыханные открытия новых запасов нефти, природного газа или даже угля. И кто сказал, что доля ядерной энергии должна ограничиваться четвертью или третью от совокупного объема потребления? Поэтому проблема может быть переведена в другую плоскость, но она упорно отказывается исчезать. Ведь потребление топлива в обозначенных масштабах — если предположить, что никаких непреодолимых проблем с предложением топлива нет — вызвало бы беспрецедентную угрозу для окружающей среды.

Возьмем ядерную энергию. Некоторые утверждают, что мировые запасы руды с относительно высокой концентрацией урана недостаточны, чтобы обеспечить по-настоящему крупную ядерную программу — достаточно крупную, чтобы значительно повлиять на общемировую ситуацию с топливом, когда счет идет не просто на миллионы, а на тысячи миллионов тонн угольного эквивалента. Но предположим, они ошибаются. Будет найдено достаточно урана: его соберут с отдаленнейших уголков Земли, доставят в крупнейшие населенные пункты и приведут в высокорадиоактивное состояние. Трудно представить себе большую биологическую угрозу, не говоря уже о политической опасности, связанной с тем, что даже самая крошечная часть этого ужасного вещества может быть использована в не самых мирных целях.

С другой стороны, если бы открыли новые фантастические залежи ископаемого топлива и отпала необходимость развития ядерной энергетики, проблема теплового загрязнения приняла бы такие масштабы, с какими еще не приходилось сталкиваться.

Каким бы ни было топливо при росте потребления в 4 раза, а потом в 5, в 6,… нет приемлемого решения проблемы загрязнения.

Ситуацию с топливом я использовал лишь в качестве примера, иллюстрирующего очень простой тезис: экономический рост, не имеющий четких границ с точки зрения экономики, физики, химии и техники, неизбежно должен зайти в тупик с точки зрения наук об окружающей среде. Такое отношение к жизни, когда средством самореализации становится фанатичное преследование благосостояния — короче говоря, материализм, — не подходит для этого мира, поскольку не содержит ограничивающего принципа, тогда как окружающая среда, в которой оно имеет место, строго ограничена. Уже сейчас окружающая среда пытается сказать нам, что нагрузка на нее в определенных отношениях становится чрезмерной. Результатом «решения» одной проблемы становятся десять новых. Как подчеркивает профессор Барри Коммонер, новые проблемы возникают не вследствие эпизодических ошибок, а в результате успехов техники.

Однако и здесь многие станут настаивать на том, что эти вопросы можно обсуждать исключительно исходя из личного оптимизма или пессимизма. При этом они будут гордиться собственной оптимистичной верой в то, что «наука найдет выход». Полагаю, такие люди могли быть правы, только если бы на лицо была сознательная и фундаментальная смена направления научной деятельности. Развитие науки и техники за последние 100 лет было таково, что опасности выросли еще быстрее, чем возможности. В дальнейшем у меня еще будет, что сказать на эту тему.

Уже сейчас имеются бесчисленные свидетельства того, что великая самоуравновешивающаяся система, какой является природа, в ряде аспектов все больше выходит из равновесия. Мы ушли бы слишком далеко от темы, если бы я попытался собрать эти свидетельства здесь. Достаточным поводом для тревоги должно служить состояние озера Эри, на которое обратил внимание профессор Барри Коммонер. Пройдет еще 10-20 лет, и в подобном состоянии могут оказаться все внутренние воды Соединенных Штатов. Иными словами, можно будет говорить о потере равновесия уже не в отдельных аспектах, а в общем. Чем дальше мы позволяем зайти этому процессу, тем сложнее будет обратить его вспять, если, конечно, точка невозврата уже пройдена.

Таким образом, мы обнаруживаем, что идея безграничного экономического роста — еще и еще, пока избыточное благосостояние не захлестнет всех — должна быть всерьез поставлена под вопрос как минимум в двух пунктах: один касается доступности основных ресурсов, а другой — способности окружающей среды переносить вмешательство предполагаемых масштабов. Очень много уже было сказано о материально- физической стороне дела. Обратимся же теперь к некоторым нематериальным сторонам.

Не может быть сомнений в том, что идея личного обогащения крайне притягательна для человека в силу самой его природы. Кейнс в своем эссе, которое я цитировал выше, убеждал нас, что еще не пришло время для «возврата к некоторым из наиболее несомненных и определенных принципов религии и традиционной добродетели: что жадность — порок, что брать ростовщический процент — преступление, что любовь к деньгам достойна отвращения».

Экономический прогресс, по мнению Кейнса, возможен, только в том случае, если мы сделаем ставку на те мощные эгоистические побуждения человека, к сопротивлению которым неизменно призывают религия и традиционная мудрость. Современная экономика движима вперед неистовством алчности и распутством на оргии зависти, и это не случайные ее черты, но сами причины ее экспансионистского успеха. Вопрос в том, могут ли эти причины действовать постоянно, или же они несут в себе семена крушения. Если Кейнс говорит, что «зло полезно, а добро — нет», то он тем самым утверждает некий факт, и его утверждение может быть истинным или ложным, или же оно может казаться истинным в краткосрочной перспективе и оказаться ложным в долгосрочной. Что же из этого соответствует действительности?

У нас, надо думать, имеется уже достаточно свидетельств того, что приведенное утверждение ложно в самом что ни на есть прямом, практическом смысле. Если систематически поощрять человеческие пороки, такие как алчность и зависть, неизбежным результатом станет ни много ни мало крах разума. Человек, ведомый алчностью или завистью, теряет способность видеть вещи такими, какие они на самом деле, видеть вещи в их полноте и законченности. Сами по себе его успехи становятся неудачами. Если эти пороки охватывают целые общества, то такие общества могут добиваться поистине поразительных свершений, но при этом становятся все менее способными на решение самых элементарных проблем повседневного существования. Валовой национальный продукт, быть может, стремительно растет, но только в оценках статистиков, а не в переживаниях реальных людей, обнаруживающих себя под все усиливающимся гнетом отчуждения, фрустрации, незащищенности и т.д. Через какое-то время даже валовой национальный продукт отказывается расти дальше — не из-за неудач науки или техники, а из-за жуткого парализующего отказа в сотрудничестве, который выражается во всевозможном эскапистском поведении не только угнетенных и эксплуатируемых, но и крайне привилегированных групп.

Можно долго причитать по поводу глупости и иррациональности мужчин и женщин, на вершинах общества и в его низах — «если бы только люди осознали свои настоящие интересы!» Но почему они их не осознают? Либо потому, что их разум помутился от алчности и зависти, либо потому, что в глубине души они сознают, что их настоящие интересы в чем-то совершенно другом. Существует революционное изречение, гласящее, что «не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом Божьим».

И здесь снова ничего нельзя «доказать». Но неужели по-прежнему кажется правдоподобным, что тяжелые социальные заболевания, поражающие сегодня многие богатые общества, — всего лишь преходящее явление, которое умелое правительство (если бы мы только получили по-настоящему умелое правительство!) смогло бы вылечить их, попросту увеличив объемы использования науки и техники или сделав применение пенитенциарной системы более радикальным?

Полагаю, всеобщее процветание в современном значении выражения не способно заложить основ для мира, поскольку подобное процветание достижимо (если оно цообще достижимо) только за счет поощрения таких человеческих побуждений, как алчность и зависть, уничтожающих разум, счастье, безмятежность и, тем самым, миролюбивость человека. Кто-то может сказать, что богатые ценят мир выше, чем бедные, но только в том случае, если чувствуют себя полностью защищенными. Однако это противоречиво по определению. Их богатство обеспечивается непомерным спросом на ограниченные мировые ресурсы, и это неизбежно выводит их на гибельную траекторию: правда, в первую очередь гибелью грозит столкновение не с бедными (которые слабы и беззащитны), а с другими богатыми.

Одним словом, сегодня мы можем говорить, что человек слишком умен, чтобы суметь выжить, не имея мудрости. Только тот действительно трудится ради мира, кто трудится для возрождения мудрости. Утверждение, что «зло есть добро, добро есть зло», — антитеза мудрости. Нереалистична, ненаучна и иррациональна надежда на то, что поиск доброты и добродетельности можно отложить, пока мы не достигнем всеобщего процветания, и что можно установить мир на Земле, упрямо ища богатств и не занимая головы духовными и моральными вопросами. Быть может, мы и могли позволить себе на какое-то время безнаказанно изгнать мудрость из экономики, науки и техники, пока были относительно неуспешны, но теперь, когда мы стали очень успешны, проблема духовных и моральных истин приобретает центральное значение.

С точки зрения экономики, центральным понятием мудрости является постоянство. Мы должны заниматься экономикой постоянства. Ни одно явление не имеет экономического смысла, если его нельзя, не впадая в абсурд, спланировать в долгосрочной перспективе. «Рост» возможен как стремление к некоей цели, которая, тем самым, будет его границей; не может быть безграничного «роста вообще». Более чем правдоподобны слова Ганди о том, что «даров Земли хватит для утоления всеобщих нужд, но не всеобщей алчности». Постоянство несовместимо с хищническим мировоззрением тех, у кого вызывает ликование что «предметы роскоши наших отцов стали предметами необходимости для нас». Поощрение и расширение потребностей — антитеза мудрости, равно как свободе и миру. Всякий рост потребностей усиливает нашу зависимость от внешних сил, которые мы не можем контролировать, а значит, усиливается и экзистенциальный страх. Только снизив свои потребности, можно подлинно снизить те трения, которые составляют изначальную причину войны и раздора.

Экономика стабильности предполагает основательную переориентацию науки и техники, которые должны открыть свои двери перед мудростью и, по сути, ввести мудрость в саму свою структуру. Научные и технические «решения», приводящие к заражению окружающей среды или к деградации социальных структур и самого человека, не приносят выгоды, какими бы гениальными или привлекательными для поверхностного взора они ни были. Машины, постоянно растущие в размерах, вызывающие все большую концентрацию экономической власти и осуществляющие все большее насилие над окружающей средой, воплощают не прогресс, а отказ от мудрости. Мудрость требует новой ориентации науки и техники в направлении органичного, чуткого, ненасильственного, элегантного и прекрасного. Часто говорят, что мир неделим — как же тогда можно построить и поддерживать мир, положив в основание безразличную науку и безжалостную технику? Мы должны искать пути к революции в науке и технике, революции, которая подарит нам изобретения и машины, которые обратят вспять угрожающие нам всем разрушительные тенденции.

Что действительно требуется от ученых и техников? Нам нужны методы и оборудование, которые

  • достаточно дешевы, чтобы быть доступными практически для каждого
  • пригодны для применения в малых масштабах
  • согласуются с человеческой потребностью в творчестве

Эти три характеристики — условия ненасилия и гармоничной связи человека с природой, гарантирующей постоянство. Стоит проигнорировать хотя бы одно из этих трех требований, и что-нибудь неизбежно пойдет не так. Рассмотрим их по порядку.

Машины и методы, достаточно дешевые, чтобы быть доступными практически каждому, — отчего мы должны думать, будто наши ученые и техники не в состоянии их разработать? Для Ганди это было первоочередной задачей: «Я хочу, чтобы безмолвные миллионы, населяющие нашу страну, были здоровыми и счастливыми, и я хочу, чтобы они росли духовно… Если мы почувствуем потребность в машинах, они, разумеется, у нас будут. Место найдется для каждой машины, помогающей каждому отдельному человеку, — говорил он, — но машинам, которые помогают сконцентрировать власть в руках немногих и обращают массы в ничтожных работников станка — если вообще оставляют им работу, — места быть не должно».

Как заметил Олдос Хаксли, представьте, что изобретатели и инженеры сознательно поставили бы перед собой задачу обеспечить обычных людей средствами, «позволяющими выполнять действительно значимую работу, помогающими мужчинам и женщинам добиться независимости от начальников, чтобы стать своими собственными работодателями или членами самоуправляемой кооперативной группы, работающей для собственного обеспечения и для местного рынка… эта новая ориентация технического прогресса [вылилась бы] в последовательную децентрализацию неселения, доступа к земле, собственности на средства производства, политической и экономической власти». Другими преимуществами, говорил Хаксли, были бы «более человеческая жизнь для большего количества людей, больше по-настоящему самоуправляющейся демократии и благословенная свобода от глупого и вредного «обучения взрослых», практикуемого крупными производителями потребительских товаров посредством рекламы».

Если методы и машины должны быть достаточно дешевыми, чтобы стать всеобще доступными, то это означает, что их цена должна состоять в некоей определенной взаимосвязи с уровнем доходов в обществе, где они будут использоваться. Лично я пришел к выводу, что верхней границей для среднего объема капиталовложений на рабочее место может служить ежегодный заработок умелого и целеустремленного промышленного рабочего. Иными словами, если такой работник обычно зарабатывает, допустим, 5000 долларов в год, то средняя цена оборудования его рабочего места ни в коем случае не должна превышать 5000 долларов. Если цена существенно выше, то рассматриваемое общество, скорее всего, постигнут серьезные беды, такие как неподобающая концентрация благосостояния в руках привилегированного меньшинства; усиливающаяся проблема «деклассированных личностей», которых не удается интегрировать в общество, что создает постоянно растущую угрозу; «структурная» безработица; непропорциональное распределение населения в результате чрезмерной урбанизации; а также фрустрация и отчуждение, зашкаливающие уровни преступности и т.д.

Второе требование — пригодность для применения в малых масштабах. О проблеме «масштаба» блестяще и убедительно написал профессор Леопольд Кор: ее отношение к экономике постоянства очевидно. Мелкомасштабные операции, независимо от их количества, всегда потенциально менее вредны для окружающей среды, поскольку мощность каждой из них мала в сравнении с природной мощью самовосстановления. Малому присуща мудрость, если только речь не идет о малом кругозоре и отрывочности человеческого знания, полагающегося куда больше на эксперимент, чем на понимание. Грубое и масштабное применение узкоспециальных знаний, подобное тому, которое мы наблюдаем ныне на примере ядерной энергии, новой сельскохозяйственной химии, технологии перевозок и т.д., неизменно оборачивается величайшей опасностью.

Хотя даже малые сообщества бывают иногда (обычно по незнанию) повинны в разрушении земель, все это детские игры по сравнению с опустошениями, производимыми гигантскими группами, движимыми алчностью, завистью и жаждой власти. Очевидно, к тому же, что люди, организованные в малые объединения, будут лучше заботиться о своем клочке земли или других природных ресурсах, чем безличные компании или страдающие манией величия правительства, вообразившие весь мир своей каменоломней.

Третье требование, возможно, самое важное из всех, — методы и оборудование должны быть такими, чтобы оставалось достаточно пространства для человеческого творчества. Никто за последние 100 лет не обсуждал эту тему так настойчиво и встревоженно, как римские папы. Что делается с человеком, если процесс производства «лишает работу любых намеков на человечность, превращая ее в чисто механическую деятельность»? Сам по себе работник превращается в извращенное подобие свободного существа.

«И вот (говорил папа Пий XI) физический труд, который даже после первородного греха был замыслен Провидением для блага человеческой души и тела, во многих случаях стал орудием извращения; ведь мертвая материя покидает заводы улучшенной, тогда как люди претерпевают там унижение и деградацию».

И снова тема столь обширна, что я могу лишь затронуть ее. Прежде всего, требуется надлежащая философия, где под работой будет пониматься не то, чем она в действительности стала, то есть не бесчеловечная рутина, которую следует как можно скорее упразднить за счет автоматизации, но нечто, «замысленное Про-видением для блага человеческой души и тела». Именно работа и возникающие благодаря ей отношения являются, наряду с семьей, истинными основаниями общества. Если основания непрочны, как может быть прочным общество? А если общество болеет, как это может не стать угрозой миру?

«Война, — говорила Дороти Л. Сэйерс, — это наказание, что постигает общества, когда они живут идеями, которые слишком жестоко конфликтуют с законами, управляющими мирозданием… Не думайте, что войны — беспричинные катастрофы: они случаются, когда ложный образ жизни и мышления приводит к нестерпимым ситуациям». В экономическом отношении ложность нашего образа жизни состоит, главным образом, в том, что мы систематически поощряем алчность и зависть и тем самым создаем целую армию совершенно неоправданных потребностей. Именно грех алчности отдал нас во власть машин. Не будь алчность — умело поддерживаемая завистью — хозяином современного человека, как бы тогда получилось, что по мере роста «уровня жизни» неистовство экономизма не утихает, а экономическая выгода безжалостнее всего преследуется не кем иным, как населением богатых обществ? Как объяснить практически повсеместный отказ правителей богатых обществ, независимо от того, основаны эти общества на частной или на коллективной собственности, брать курс на гуманизацию труда? Достаточно лишь констатировать, что уровень жизни по той или иной причине снижается, и дискуссии конец. То, что наводящая уныние, бессмысленная, механическая, монотонная, безмозглая работа — это такой удар по человеческой природе, который неизбежно должен привести к эскапизму или агрессии; то, что причиненный ущерб не возместить никаким количеством «хлеба и зрелищ» — эти факты не отрицаются и не признаются, а встречаются непробиваемым заговором молчания; ведь нелепость их отрицания была бы слишком очевидной, а признать их означало бы выставить главную страсть современного общества преступлением против человечества.

Игнорирование и даже отрицание мудрости зашло так далеко, что у большинства наших интеллектуалов нет даже самой приблизительной идеи о том, что может означать это понятие. В результате, пытаясь вылечить болезнь, они всякий раз усиливают действие вызвавших ее причин. Коль скоро причиной болезни стало то, что уму позволили вытеснить мудрость, едва ли даже множество умных исследований позволит найти лекарство. Так что такое мудрость? Где ее искать? Тут мы подходим к самой сути дела: о мудрости можно прочесть в бесчисленных произведениях, но найти ее можно только внутри самого себя. Чтобы суметь ее найти, нужно сначала освободиться из-под диктата алчности и зависти. Приходящая, пусть только на миг, вслед за освобождением умиротворенность, приносит озарения мудрости, которых нельзя достичь иначе.

Они позволяют нам увидеть тщетность и неудовлетворительность жизни, прежде всего прочего посвященной преследованию материальных целей и отрицанию духовного. Такая жизнь неизбежно обращает человека против человека и нацию против нации, ведь человеческие потребности бесконечны, а бесконечного никогда нельзя достичь в материальном мире — лишь в духовном.

Человек, несомненно, должен возвыситься над этим «миром» повседневности, и мудрость указывает ему путь. Лишенный мудрости, он создает чудовищную экономику, разрушающую мир, и ищет фантастических утех, вроде высадки человека на Луну. Вместо того чтобы преодолеть «мир» в стремлении к святости, он пытается преодолеть его, добиваясь превосходства в богатстве, власти, науке или даже каком-нибудь воображаемом «спорте». Это и есть настоящие причины войны, и если сначала не устранить их, то любые попытки заложить основания мира останутся призрачными. Вдвойне призрачным будет мир, воздвигнутый на экономических основаниях, покоящихся, в свою очередь, на систематическом поощрении алчности и зависти — тех самых сил, которые и приводят людей к раздору.

Что мы можем сделать, чтобы хотя бы подступиться к усмирению алчности и зависти? Наверное, сделать намного менее алчными и завистливыми самих себя; наверное, не позволять предметам роскоши становиться для нас предметами необходимости; и даже, наверное, внимательно приглядеться к нашим предметам необходимости и подумать, нельзя ли от них отказаться или заменить менее притязательными. А если нет сил ни на что из перечисленного, то, может быть, стоит хотя бы перестать рукоплескать тому типу экономического «прогресса», которому ощутимо недостает принципа постоянства, и оказать хотя бы минимальную посильную поддержку тем, кто, не боясь обвинений в чудачестве, трудится над внедрением ненасильственных методов: борцам за сохранение окружающей среды, экологам, защитникам дикой природы, пропагандистам органического сельского хозяйства, дистрибутивам (Дистрибутизм — экономическая философия, выработанная рядом католических мыслителей, в числе которых были писатели Г.К. Честертон и X. Беллок, и подробно изложенная в энциклике папы Пия XI «Quadragesimo Anno».), практикам надомного производства и прочим? Унция практики обычно стоит больше, чем тонна теории.

Понадобится, однако, много унций, чтобы заложить экономические основания мира. Где взять силы, дабы воспротивиться таким ужасным перспективам? И где, вдобавок, взять силы, чтобы побороть неистовство алчности, зависти, ненависти и вожделения в себе самом?

Думаю, Ганди дал ответ: «Нужно осознать существование души отдельно от тела, осознать постоянство ее природы. Это осознание должно иметь характер живой веры. В конце концов, отказ от насилия не помогает тем, у кого нет живой веры в Бога любви».

Автор: Шумахер Э.Ф.

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (Пока оценок нет)