Конспект экономиста:)

Меню

Машина, предсказывающая будущее?

нет комментариев

Этот вопрос представляет собой одну из самых важных метафизических (и поэтому практических) проблем, стоящих перед нами. Никогда еще не было столько футурологов, плановиков, прогнозистов и мастеров строить модели, как сегодня, а компьютер, самый занимательный продукт технического прогресса, похоже, открывает новые несказанные возможности. Люди смело говорят о «машинах для предсказания будущего». Разве такие машины — не именно то, чего мы ждали? Все люди и во все времена хотели знать будущее.

Древние китайцы обращались к «И-Цзин», которая известна как «Книга перемен» и считается древнейшей книгой человечества. Некоторые наши современники делают это и сегодня. «И-Цзин» основана на убеждении, что, тогда как все постоянно меняется, само изменение неизменно и подчинено определенным доступным познанию метафизическим законам. Экклезиаст говорил: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом… время разрушать и время строить… время разбрасывать камни и время собирать камни», или, как сказали бы мы, время подъему и время застою. И задача мудрого человека — понимать великие ритмы вселенной и приспосабливаться к ним. Примечательно, что, если греки и большинство других народов обращались к живым оракулам, к своим пифиям, Кассандрам, пророкам и провидцам, китайцы обращались к книге, излагавшей всеобщие и необходимые образцы, по которым происходят изменения, сами законы Небес, которым неизбежно подчиняется вся природа, а человек подчинится свободно в результате прозрения, обретенного через мудрость либо через страдание. Современный человек обращается к компьютеру.

Как бы ни велико было искушение сравнить древних оракулов с современным компьютером, их можно сравнивать только путем противопоставления. Первые имеют дело исключительно с качественными отношениями, последний — с количественными. Надпись на дельфийском храме гласила: «Познай самого себя», тогда как на ЭВМ уместнее смотрелась бы надпись: «Познай меня», то есть «Изучи инструкцию по эксплуатации прежде, чем включать питание». Можно было бы подумать, что «И-Цзин» и оракулы «метафизичны», тогда как компьютер «реален». Но факт остается фактом: машина, предсказывающая будущее, основывается на очень определенных метафизических предпосылках, на неявной предпосылке, что «будущее уже здесь», что оно уже существует в детерминированном виде, в силу чего нужны всего лишь хорошие инструменты и методики, чтобы настроить фокусировку и сделать его видимым. Читатель должен согласиться, что это очень далеко идущая предпосылка, по большому счету необычнейшая предпосылка, противоречащая всякому непосредственному личному опыту. Эта предпосылка подразумевает, что человеческой свободы не существует или, во всяком случае, что она не в силах изменить заранее определенный ход событий.

Вполне допускаю, что когда Господь создавал мир и людей, которые будут в нем жить (дело, которое, согласно современной науке, заняло очень долгое время), он рассуждал следующим образом: «Если я сделаю все предсказуемым, то эти человеческие существа, которых я наделил очень неплохими мозгами, несомненно, научатся предсказывать все на свете, и в результате потеряют мотив хоть что-то делать, поскольку будут понимать, что будущее полностью определено, и никакие человеческие действия не могут на него повлиять. С другой стороны, если я сделаю все непредсказуемым, они постепенно поймут, что нет рационального основания для каких бы то ни было решений. В результате, как и в первом случае, у них исчезнет мотив хоть что-то делать. Нет смысла выбирать один из этих вариантов. Поэтому мне нужно объединить их. Пусть одни вещи будут предсказуемыми, а другие — нет. Тогда перед людьми, в числе прочих, встанет задача — выяснить, какие вещи можно предсказать, а какие — нет».

И это действительно очень важная задача, особенно сегодня, когда люди пытаются изобрести машины для предсказания будущего. Прежде чем делать предсказание, нужно быть в состоянии дать убедительное обоснование того, почему фактор, на который это предсказание направлено, считается по своей природе предсказуемым.

Плановики, конечно, исходят из предпосылки, что будущее еще не «здесь», что они имеют дело не с заранее детерминированными и тем самым предсказуемыми системами, а могут сами определять ход вещей посредством собственной свободной воли, и что их планы сделают будущее отличным от того, каким оно было бы в отсутствие плана. И все же, наверное, никто не желал бы заполучить машину для предсказания будущего так же сильно, как плановики. Интересно, им никогда не казалось удивительным, что такая машина могла бы, между прочим, предсказать их собственные планы до того, как те придут им в голову?

ПОТРЕБНОСТЬ В СЕМАНТИКЕ

Как бы то ни было, ясно, что вопрос предсказуемости не только важен, но еще и весьма запутан. Мы беззаботно рассуждаем об оценивании, планировании, прогнозировании, составлении бюджета, об исследованиях, программах, целях и прочем; и мы все чаще используем эти термины так, как если бы они были легко взаимозаменяемы, как если бы каждому само собой становилось понятно, что имелось в виду. Результатом становится огромная путаница, так как действительно необходимо провести ряд фундаментальных различий. Термины, которые мы используем, могут относиться к прошлому или к будущему, к поступкам или к событиям и они могут обозначать определенность или неопределенность. Из трех таких пар можно составить 23 комбинаций (то есть 8), и мы действительно должны иметь восемь разных терминов, чтобы всегда точно знать, о чем мы говорим. Однако наш язык вовсе не совершенен. Как правило, самое важное различие — между поступками и событиями. Поэтому восемь возможных случаев расположим в следующем порядке:

  1. Поступок, прошлое, определенное.
  2. Поступок, будущее, определенное.
  3. Поступок, прошлое, неопределенное.
  4. Поступок, будущее, неопределенное.
  5. Событие, прошлое, определенное.
  6. Событие, будущее, определенное.
  7. Событие, прошлое, неопределенное.
  8. Событие, будущее, неопределенное.

Различие между поступками и событиями столь же фундаментально, как и различие между активным и пассивным или между «тем, что я контролирую» и «тем, чего я не контролирую». Абсурдно применять слово «планирование» по отношению к материям, не подконтрольным плановику. С точки зрения плановика, события просто происходят. Он вполне может спрогнозировать их, и это может отразиться на его плане, но они не могут быть частью плана. Различие между прошлым и будущим оказалось важным для наших целей потому, что такие слова, как «план» или «оценки» действительно употребляют, отсылая и к тому, и к другому. Когда я говорю фразу: «Я не поеду в Париж без плана», она может означать — «Чтобы ориентироваться, я возьму с собой план улиц» и отсылать тем самым к случаю номер 5. Или она может означать — «Я составлю план того, куда мне прежде всего пойти и на что потратить время и деньги» — это случай 2 или 4. Если кто-то говорит, что «нужно непременно иметь план», то небезынтересно будет выяснить, какой «план» он имеет в виду — в первом смысле или во втором. Эти два смысла принципиально различны.

Равным образом, слово «оценки», обозначающее неопределенность, может применяться как по отношению к прошлому, так и по отношению к будущему. В идеальном мире не было бы необходимости делать оценки вещей, которые уже произошли. Но в действительном мире значительная неопределенность связана даже с теми вопросами, которые в принципе можно было бы изучить со всей определенностью. Случаями 3, 4, 7 и 8 представлены четыре разных типа оценок. Случай 3 относится к чему-то, что я сделал в прошлом, случай 7 — к чему-то, что произошло в прошлом. Случай 4 относится к чему-то, что я планирую сделать в будущем, тогда как случай 8 — к чему-то, что, по моим ожиданиям, произойдет в будущем. На самом деле случай 8 — это «прогноз», в самом что ни есть корректном смысле термина, и никакого отношения к «планированию» он не имеет. Но как же часто прогнозы бывают представлены в качестве планов (и vice versa). Выдающимся примером служит британский «Национальный план» 1965 года, который, что неудивительно, окончился ничем.

Можем ли мы когда-либо говорить о будущих поступках или событиях как об определенных (случаи 2 и 6)? Если я составил план, располагая полным знанием всех относящихся к делу фактов, твердо намереваясь его осуществить (случай 2), я могу в этом отношении рассматривать мои будущие действия как определенные. Равно как и в лабораторном исследовании, имеющем дело с тщательно изолированными детерминистическими системами, будущие события могут быть описаны как определенные. Однако реальный мир — не детерминистическая система. Мы, может быть, и способны говорить с определенностью о поступках и событиях прошлого (случаи 1 и 5), но о будущих событиях мы можем говорить так, только основываясь на предпосылках. Другими словами, мы можем формулировать условные утверждения о будущем, такие как: «Если бы такое-то направление развития событий сохранилось еще в течение х лет, то оно привело бы вот к этому». Это не прогноз или предсказание, которые в реальном мире всегда должны быть неопределенными, а пробный расчет, который, будучи условным, обладает достоинством математической определенности.

Метафизическая путаница возникает из-за царящей сегодня неразберихи в семантике. Как уже было упомянуто, выдвигаются «планы», которые, как выясняется при ближайшем рассмотрении, касаются событий, полностью не подконтрольных плановику. Приводятся «прогнозы», которые при внимательном рассмотрении оказываются условными предложениями, или, другими словами, пробными расчетами. Последние ошибочно интерпретируются как прогнозы или предсказания. Делаются «оценки», которые при внимательном рассмотрении оказываются планами. И так далее, и тому подобное. Если бы наши университетские преподаватели научили вышеописанным различиям своих студентов и выработали терминологию, которая закрепляла бы эти различия словесно, тем самым они сделали бы необходимейшую и по- настоящему полезную работу.

МАШИНА, ПРЕДСКАЗЫВАЮЩАЯ БУДУЩЕЕ? ПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ

Вернемся теперь к нашему главному предмету — к предсказуемости. Возможно ли вообще предсказание или прогнозирование? (Эти два термина, похоже, взаимозаменяемы.) Будущего не существует: как может быть знание о чем-то несуществующем? Этот вопрос вовсе не праздный. В строгом смысле слова предметом знания может быть только прошлое. Будущее всегда в процессе создания, но оно создается в значительной степени из существующего материала, о котором можно знать очень многое. Будущее, таким образом, в значительной степени предсказуемо, если у нас есть основательные и обширные знания о прошлом. В значительной степениу но ни в коем случае не полностью, ведь в создание будущего вмешивается загадочный и неудержимый фактор, называемый человеческой свободой. Это свобода существа, о котором сказано, что оно было создано по образу и подобию Бога-Творца: свобода творить.

Как ни странно, сегодня под влиянием лабораторной науки многие люди, похоже, используют свою свободу единственно с целью отрицания ее существования. Талантливейшие мужчины и женщины находят для себя самое большое удовольствие в восхвалении любого механизма, любой неизбежности, всего того, куда человеческая свобода не проникает хотя бы с виду. Оглушительный возглас ликования раздается всякий раз, когда кто-нибудь находит — в физиологии, психологии, социологии, экономике или политике — какое-нибудь новое свидетельство несвободы, новый показатель того, что люди ничего не могут поделать с тем, кто они есть, и с тем, что они делают — сколь бы бесчеловечными не были их действия. Разумеется, отрицание свободы — это отрицание ответственности: поступков не существует, есть только события, вещи просто происходят, и никто за это не отвечает. Это, несомненно, главная причина семантической путаницы, о которой я говорил выше. Это, вдобавок, причина веры в то, что скоро мы получим машину, предсказывающую будущее.

Конечно, если бы все просто происходило, если бы не было элемента свободы, выбора, творчества и ответственности, все можно было бы предсказать в совершенстве, а единственным ограничением мог быть случайный и временный недостаток знаний. Отсутствие свободы сделало бы человеческие дела подходящими для изучения естественными науками или, по крайней мере, их методами, а надежные результаты, без сомнения, следовали бы вскоре за систематическим наблюдением фактов. Профессор Фелпс Браун в своем президентском обращении к Королевскому экономическому обществу, похоже, занимает именно эту точку зрения, когда говорит об «отсталости экономики»: «Наша собственная наука едва ли достигла своего XVII века». Убежденный в том, что экономика метафизически тождественна физике, он с одобрением цитирует другого экономиста — профессора Моргенштерна:

Решающий прорыв, произошедший в XVII веке в физике, а именно в области механики, стал возможен только благодаря предшествовавшим успехам астрономии. Подспорьем для него были несколько тысячелетий систематических, научных астрономических наблюдений… Ничего подобного не было в экономической науке. Глупо было бы ожидать появления Кеплера и Ньютона там, где не было Тихо — и нет оснований надеяться, что в экономике развитие пойдет по более легкому пути.

Поэтому профессор Фелпс Браун делает вывод о том, что нам нужны еще долгие и долгие годы наблюдений за поведением: «До тех пор, вся наша математизация преждевременна».

Что делает экономику метафизически отличной от физики, а человеческие дела — в значительной степени непредсказуемыми, так это вмешательство человеческой свободы. Конечно, поступая согласно плану, мы добиваемся предсказуемости, но именно потому, что план — результат проявления свободы и способности к выбору, выбор сделан, и все альтернативы исключены. Если люди держатся своего плана, то их поведение предсказуемо просто потому, что они выбрали отказ от своей свободы, чтобы поступать иначе, чем предписано планом.

В принципе, предсказуемо все, что подобно движению звезд, недоступно вмешательству человеческой свободы, а непредсказуемо все, что ему подвержено. Означает ли это, что все человеческие действия непредсказуемы? Нет, потому что большинство людей, действуя чисто механически, не используют свою свободу основную часть времени. Опыт показывает, что, имея дело с множеством людей, мы действительно можем предсказать многие аспекты их поведения. Ведь среди большого количества людей в каждый отдельный момент времени лишь крошечное меньшинство используют свою способность к свободе, и оно зачастую не оказывает значительного воздействия на общий итог. И тем не менее все по-настоящему важные инновации и перемены, как правило, начинаются с крошечных меньшинств людей, которые все-таки используют свою творческую свободу.

Верно, что в силу неиспользования свободы социальные явления приобретают определенную устойчивость и предсказуемость, а это выражается в том, что реакции подавляющего большинства людей на ту или иную ситуацию не особо меняются со временем, если только не появляются по-настоящему пересиливающие стимулы.

Итак, можно провести следующие различия:

  1. Полная (в принципе) предсказуемость существует только в отсутствие человеческой свободы, то есть в «дочеловеческой» природе. Здесь ограничения на предсказуемость налагаются исключительно ограниченностью знаний и используемых методик.
  2. Об относительной предсказуемости можно говорить применительно к поведенческим стереотипам очень больших количеств людей, занятых «нормальными» (рутинными) вещами.
  3. Об относительно полной предсказуемости можно говорить применительно к человеческим действиям, контролируемым планом, который исключает свободу, например железнодорожным расписанием.
  4. Индивидуальные решения отдельных людей в принципе непредсказуемы.

КРАТКОСРОЧНЫЕ ПРОГНОЗЫ

На практике всякое предсказание — просто экстраполяция с поправкой на известные «планы». Но как нам экстраполировать? Сколько нужно взять прошедших лет? Что именно нам экстраполировать, имея, допустим, запротоколированную историю роста — средние темпы роста или увеличение темпов роста, или ежегодный прирост в абсолютных величинах? По правде говоря, правил не существует: это вопрос одного лишь «чутья» или способности суждения.

Полезно знать обо всех разнообразных возможностях использовать один и тот же временной ряд для экстраполяций, дающих существенно различные результаты. Такое знание удержит нас от того, чтобы оказывать незаслуженное доверие экстраполяциям. Вместе с тем развитие (якобы) более совершенных прогнозных методик может превратиться в порок. При краткосрочном прогнозировании, скажем, на следующий год утонченные методики редко дают существенно иные результаты, нежели грубые методики. Что можно предсказать после одного года роста?

  1. Что мы достигли (временного) потолка.
  2. Что рост продолжится теми же самыми, более медленными или более быстрыми темпами.
  3. Что будет спад.

Разумеется, когда имеются сезонные иди циклические закономерности, нужно взять, как минимум, год или цикл. Но как много лет или циклов брать — это вопрос суждения.

Ясно, что для выбора одной из этих трех основных альтернатив «прогнозные методики» не помогут, — здесь необходимо глубокое, основанное на знаниях суждение. Конечно, многое зависит от того, с чем вы имеете дело. Когда речь идет о чем-то таком, что в общем случае растет очень быстро, как, например, потребление электричества, тремя основными альтернативами будут такой же рост, более быстрый или более медленный.

Сформировать здравое суждение о будущем помогает не столько наличие прогнозных методик, сколько исчерпывающее понимание текущей ситуации. Если известно, что на текущий уровень производительности (или темп роста) влияют совершенно аномальные факторы, которые вряд ли будут присутствовать в грядущем году, это, конечно, надо принять в расчет. Прогноз «такой же, как в прошлом году» может подразумевать «реальный» рост или «реальный» спад в силу того, что в этом году имели место исключительные факторы. Все это, разумеется, должно быть оговорено прогнозистом в явном виде.

Поэтому я убежден, что необходимо во что бы то ни стало добиться понимания текущей ситуации, чтобы распознать и, если нужно, устранить из текущей картины «аномальные» и непериодические факторы. Если сделать это, то и метод прогнозирования едва ли окажется слишком грубым. Никакая утонченность методики не поможет нам в вынесении фундаментального суждения: будет ли следующий год таким же, как предыдущий, лучше него или хуже?

Здесь могут возразить, что должны быть отличные возможности краткосрочного прогнозирования при помощи ЭВМ, ведь эти машины могут очень легко и быстро управиться с большим массивом данных и подвести под него некоторое математическое выражение. Осуществляя «обратную связь», можно практически мгновенно преобразовывать такое математическое выражение с учетом новых данных. И если выражение действительно подходящее, то машина может предсказывать будущее.

Давайте мы разберемся с метафизической основой подобного утверждения. Что значит «хорошо подходящее математическое выражение»? Всего лишь то, что некая последовательность количественных изменений в прошлом элегантно описана на точном языке математики. Но тот факт, что мне или машине удалось описать эту последовательность столь точно, ни в коей мере не дает основания предполагать, что ее рисунок сохранится. Он мог бы сохраниться только в том случае, если бы

  • а) не было человеческой свободы
  • б) не существовало возможности каких-либо изменений в области тех причин, которые сформировали наблюдаемый рисунок

Я готов согласиться с утверждением, что, когда тенденция (стабильность, рост или спад) имеет очень ясный и прочно устоявшийся рисунок, действительно можно ожидать, что в течение какого-то времени этот рисунок будет сохраняться — если только нет достоверных сведений о скором появлении новых факторов, которые с большой вероятностью его изменят. Но я полагаю, что выявление таких ясных, отчетливых и устойчивых рисунков с помощью неэлектронного человеческого мозга в целом дешевле, быстрее и надежнее, чем с помощью его электронного соперника. Другими словами, если для выявления рисунка действительно необходимо, прибегать к настолько утонченным методам математического анализа, что требуется компьютер, то этот рисунок слишком блеклый и неясный, чтобы в реальной жизни он мог быть подходящим базисом для экстраполяций.

Грубые методы прогнозирования не приведут ни к ложному правдоподобию, ни к неоправданной детализации прогнозов (именно в эти грехи статистики впадают чаще всего). Все, что нужно — это внести в текущую картину поправки на аномалии. Когда у вас есть формула и есть ЭВМ, возникает страшное искушение выжать лимон досуха и представить такую картину будущего, которая будет выглядеть убедительной в силу своей точности и кажущегося правдоподобия. И все же, у того, кто пользуется воображаемой картой, думая, что она настоящая, дела, скорее всего, хуже, чем у того, у кого вообще нет карты. Ведь первый не попытается узнать даже того, что он мог бы узнать, не будет рассматривать каждую мелочь на своем пути, не станет непрерывно напрягать чувства и разум в поисках указателей. Тот, кто делает прогнозы, может быть, и понимает, на каких предпосылках они основаны. Но тот, кто ими пользуется, может понятия не иметь, что все сооружение, как это часто бывает, держится на одной-единственной непроверяемой предпосылке. Он впечатлен тщательностью проделанной работы, тем фактом, что все «складывается», и т.д. Если бы прогнозы были презентованы совсем безыскусно, то есть на клочке бумаги, у него было бы гораздо больше шансов осознать их зыбкость и тот факт, что прогнозы прогнозами, а кому-то придется принимать волевое решение о неизвестном будущем.

ПЛАНИРОВАНИЕ

Я уже говорил о том, что план — это нечто, принципиально отличное от прогноза. Это утверждение о намерениях, о том, что плановики — или их хозяева — намереваются делать. Планирование (в том смысле, в каком я предлагаю использовать этот термин) неотделимо от власти. Естественное и, вообще говоря, желательное положение вещей таково, что каждый человек, обладающий той или иной властью, должен иметь какой-то план, то есть должен использовать свою власть сознательно и обдуманно, заглядывая на какое-то время вперед. Занимаясь этим, он должен принимать во внимание вероятные действия других, иными словами, он не может строить осмысленных планов, не делая определенного количества прогнозов. Эта задача совершенно прозрачна, когда то, что нужно спрогнозировать, действительно «прогнозируемо», то есть относится или к материям, куда человеческая свобода не проникает, или к рутинным действиям очень больших количеств индивидов, или к устоявшимся планам других обладающих властью людей. К несчастью, вещи, которые нужно предсказать, очень часто не принадлежат ни к одной из этих категорий, но зависят от индивидуальных решений отдельных людей или небольших групп. В этих случаях прогнозы не сильно отличаются от простого гадания, и никакие усовершенствования прогнозных методик тут не помогут. Конечно, одни люди могут проявить лучшие способности к угадыванию, чем другие, но не потому, что у них лучшие прогнозные методики или лучшее механическое оборудование, которое помогало бы им при вычислениях.

Итак, какое значение могло бы иметь выражение «национальный план» в свободном обществе? Оно не может означать концентрацию власти в одной точке, поскольку это подразумевало бы конец свободы: подлинное планирование распространяется лишь на то, на что распространяется власть планирующего. Мне кажется, единственное вразумительное значение, которое слова «национальный план» могли бы иметь в свободном обществе, — это по возможности полнейшее изъявление своих намерений всеми людьми, обладающими существенной экономической властью. Такие волеизъявления собирались бы и сопоставлялись каким-нибудь центральным агентством. Даже несогласованности в таком составном «плане» могли бы дать ценные указания.

ДОЛГОСРОЧНЫЕ ПРОГНОЗЫ И АНАЛИЗЫ ВЫПОЛНИМОСТИ

Перейдем теперь к долгосрочному прогнозированию, под которым я понимаю оценки на 5 лет и более вперед.

Должно быть ясно, что, поскольку изменение — функция времени, далекое будущее еще менее предсказуемо, чем ближайшее. На самом деле всякие долгосрочные прогнозы до некоторой степени самонадеянны и абсурдны, если только они не имеют столь общий вид, что попросту утверждают очевидное. И тем не менее, зачастую, когда нужно принять решение или взять на себя долгосрочное обязательство, возникает необходимость «обратить взор» в будущее. Неужели ничто не поможет нам в этом?

Здесь я хочу снова подчеркнуть различие между прогнозами, с одной стороны, и «пробными расчетами», или «анализами выполнимости», — с другой. В одном случае я утверждаю, что положение дел через, скажем, 20 лет будет тем или иным. В другом случае я всего лишь исследую долгосрочный эффект определенных предполагаемых тенденций. К сожалению, правда в том, что в макроэкономике анализы выполнимости очень редко выходят за пределы самой зачаточной стадии. Люди согласны полагаться на общие прогнозы, которые редко стоят хотя бы той бумаги, на которой они написаны. Возможно, будет полезно привести несколько примеров. В наши дни очень актуальны разговоры о развитии отсталых стран, и для этой цели разрабатываются бесчисленные «планы». Если судить по тому, какие надежды пробуждаются по всему миру, люди, похоже, предполагают, что через несколько десятилетий большая часть населения мира сможет жить примерно так же, как сегодня живут западные европейцы. Так вот, мне кажется, было бы очень поучительным, если бы кто-то взялся сделать детальный анализ выполнимости этого проекта. Он мог бы взять 2000 год в качестве конечного пункта и отправиться оттуда в обратном направлении. Каков был бы требуемый выпуск продуктов питания, топлива, металлов, текстильных волокон и тому подобного? Каковы были бы запасы промышленного капитала? Разумеется, по мере анализа пришлось бы вводить много новых предпосылок. Каждая предпосылка могла бы стать предметом нового анализа выполнимости. В конечном счете можно было бы обнаружить, что получающиеся уравнения нельзя решить, если не ввести предпосылки, выходящие за рамки реальности и здравого смысла. Это могло бы оказаться в высшей степени поучительным. И, вероятно, привело бы к заключению, что (тогда как не вызывает сомнений, что существенное экономическое развитие требуется во всех странах, где огромные массы людей живут в крайней нищете) существует выбор альтернативных моделей возможного развития, и что некоторые варианты развития оказались бы более выполнимыми, чем другие.

Долгосрочное мышление, подкрепленное добросовестными анализами выполнимости, было бы особенно желательным там, где дело касается невозобновляемых видов сырья, имеющихся в ограниченных количествах, то есть главным образом ископаемых видов топлива и металлов. Например, в настоящее время на смену углю приходит нефть. Некоторые предполагают, что запасы угля подходят к концу. Тщательный анализ выполнимости, задействующий все имеющиеся данные о запасах угля, нефти и природного газа как доказанных, так и всего лишь предполагаемых, был бы чрезвычайно поучителен.

Что касается таких предметов, как рост населения и продовольственное снабжение, здесь мы уже располагаем исследованиями очень похожими на анализы выполнимости. Такие исследования осуществляются главным образом Организацией Объединенных Наций. Эти исследования можно было серьезно углубить, чтобы они не только сообщали о том, каких совокупных объемов производства продовольствия нужно достичь к 1980 или 2000 году, но и указали — гораздо детальнее, чем это делалось до сих пор, — хронологию конкретных шагов, которые нужно предпринять в ближайшем будущем, если нам необходимо достичь этих объемов.

Главное требование здесь чисто интеллектуальное: нужно ясно понимать различие между прогнозом и анализом выполнимости. Путать эти две вещи — явный признак неграмотности в вопросах статистики. Как я сказал выше, долгосрочное прогнозирование самонадеянно. Но долгосрочный анализ выполнимости — это скромная и непретенциозная работа, отказываться от которой значит ставить себя под угрозу.

И снова возникает вопрос, можно ли облегчить эту задачу, если чаще прибегать к механическим средствам, таким как ЭВМ. Лично я склонен в этом усомниться. Мне кажется, бесконечное приумножение механических средств там, где больше всего прочего требуется способность суждения — одна из главных движущих сил закона Паркинсона. Конечно, ЭВМ способна за несколько секунд или минут, варьируя предпосылки, обработать огромное количество перестановок, тогда как неэлектронному мозгу на ту же самую работу потребуются месяцы. Но дело в том, что неэлектронному мозгу никогда не понадобится браться за эту работу. С помощью способности суждения он может сконцентрироваться на нескольких параметрах, достаточных, чтобы очертить рамки вероятного с точки зрения здравого смысла. Некоторые воображают, будто можно создать машину для заблаговременного прогнозирования, которой можно было бы беспрестанно скармливать текущие «новости», получая в ответ непрерывно пересматриваемые долгосрочные прогнозы. Не сомневаюсь, что такое возможно, но будет ли от этого польза? О каждой «новости» следует судить по ее долгосрочной значимости, и обычно нельзя вынести определенное суждение немедленно. Не вижу ценности и в непрерывном пересмотре долгосрочных прогнозов, выполняемом посредством механической рутины. Прогноз требуется лишь тогда, когда нужно принять или пересмотреть долгосрочное решение, что даже в крупном бизнесе бывает достаточно редко. А уж если это происходит, то не жалко потратить время на то, чтобы обдуманно и добросовестно собрать лучшие данные, вынести суждение о каждом факте в свете накопленного опыта и наконец прийти к точке зрения, которую одобрят обладатели лучших имеющихся мозгов. Думать, что этот трудоемкий и лишенный определенности процесс можно укоротить с помощью куска механической аппаратуры, значит заниматься самообманом.

Когда речь идет об анализах выполнимости, порой может показаться, что полезно иметь аппаратуру, с помощью которой можно быстро выяснить, к каким следствиям приведут изменения в предпосылках. Но вам еще предстоит убедить меня, что для тех же целей недостаточно логарифмической линейки и набора таблиц сложных процентов.

НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ И СВОБОДА

Если я и оцениваю полезность «автоматизации» в экономическом прогнозировании и тому подобных делах достаточно негативного, это не значит, что я недооцениваю значение ЭВМ и подобной аппаратуры для выполнения других задач, например, для решения математических проблем или для планирования прогона оборудования. Эти последние задачи относятся к точным наукам или к их прикладному применению. Их предмет нечеловечен, или, наверное, следует сказать дочеловечен. Сама их сочность — знак отсутствия человеческой свободы, отсутствия выбора, ответственности и достоинства. Как только вмешивается человеческая свобода, мы оказываемся в совершенно ином мире, в котором любое наращивание количества механических приборов представляет огромную опасность. Тенденциям к стиранию указанного различия следует противостоять с предельной решимостью. Результатом неоправданной попытки представителей социальных наук перенять и имитировать методы естественных наук стал тяжелейший удар по человеческому достоинству. Экономика, а тем более прикладная экономика, — не точная наука. На самом деле она есть нечто гораздо большее — одна из ветвей мудрости (или, по крайней мере, должна ей быть). Г-н Колин Кларк заявил однажды, что «долгосрочные мировые экономические равновесия складываются своим особым образом, полностью независимо от политических или социальных изменений».

На основании этой метафизической ереси в 1941 году он написал книгу — «Экономика 1960 года». Было бы несправедливо говорить, что нарисованная им картина не имеет никакого сходства с тем, что принесла с собой действительность. Своего рода сходство, и вправду, имеется — оно основано на том простом факте, что человек пользуется своей свободой в рамках неизменного набора законов природы. Но урок, который можно извлечь из книги г-на Кларка, состоит в том, что его метафизическая предпосылка неверна; что на самом деле даже в долгосрочном периоде мировые экономические равновесия в высшей степени зависимы от политических и социальных изменений; и что изощренные и изобретательные методы прогнозирования, использованные г-ном Кларком, всего лишь обеспечили его выкладкам ложное правдоподобие.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, я прихожу к ободряющему заключению, что жизнь, включая экономическую жизнь, стоит того, чтобы ее прожить, поскольку она достаточно непредсказуема, чтобы быть интересной. Ни экономистам, ни статистикам не измерить ее «рулеткой». К добру или к худу, но в границах физических законов природы мы все-таки хозяева нашей индивидуальной и коллективной судьбы.

Однако знание-как, которым располагают экономист, статистик, ученый-естественник и даже подлинный философ, способно помочь в прояснении границ, которыми очерчена наша судьба. Будущее нельзя спрогнозировать, но его можно разведать. Анализы выполнимости способны показать, что может ждать нас, а это сегодня важнее, чем когда-либо, коль скоро по всему миру ведущей темой экономики стал «рост».

В спешной попытке получить надежное знание о своем принципиально недетерминированном будущем современный человек действия может окружить себя неуклонно растущими армиями прогнозистов, неуклонно растущими горами фактических данных, которые будут перевариваться все более чудесными механическими приспособлениями. Боюсь, в итоге мы получим не больше, чем огромный маскарад и все более изумительные подтверждения закона Паркинсона. По-прежнему лучшими будут решения, основанные на суждениях зрелых неэлектронных мозгов человека, трезво и спокойно взглянувшего на ситуацию и уви-девшего ее в целом. «Остановись, посмотри и послушай» — лучший девиз, чем «Посмотри в прогнозах».

Автор: Шумахер Э.Ф.

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (Пока оценок нет)